– Может, она действительно бедная, – пробормотал я себе под нос.
Но если она так бедна, то как может жить здесь, в Норт-Хиллс, самом престижном районе Шейдисайда?
Впрочем… может статься, она здесь и не живет.
Я вспомнил другой вечер, когда хотел подвезти ее до дома, а она отказалась. А в первый вечер, когда она появилась в моем доме, сказала, что заблудилась. Притом что якобы живет от меня в паре кварталов.
Скорее всего, она лгала. Но… зачем?
– Может, она в бегах, – сказал я сам себе вслух.
А может, она сумасшедшая.
Она украла кольцо моей матери, а потом показывала его всей школе. Такое поведение никак не назовешь нормальным. Я вспомнил тот день, когда она воткнула мне в палец булавку. «Теперь мы с тобой связаны кровью», – сказала она тогда.
Мы связаны кровью – а я не знаю о ней ровным счетом ничего.
Я наспех принял душ, продолжая думать о Лиззи. Надел джинсы, футболку и свитер. Снизу, из кухни, тянуло запахом кофе и яичницы. Мама любит жарить яичницу по утрам. Я уже натягивал зимние ботинки, собираясь в школу, как вдруг запиликал мобильник.
Сообщение. Я взял телефон и прочел на экране:
«Тебе, видать, нужны уроки вождения. Чтобы катастроф не было».
У меня отвисла челюсть. Ангел.
Я в упор таращился на экран, сжав телефон в руке. Вдруг еще что-нибудь напишет?
Нет. Это было единственное сообщение.
Я вскочил с кровати в одном ботинке.
– Эй, мама! Папа! – заорал я, хромая к лестнице. – Эй, посмотрите!
Я доковылял до кухни. Папа сидел за столом перед тарелкой с яичницей, кофе в его чашке оставалось на донышке. Мама отвернулась от плиты с лопаточкой в руке.
– Майкл? Что там?
Я показал им сообщение от Ангела. Они тоже рты разинули.
– Наверное, его можно отследить, – папа достал свой телефон из кармана брюк. – Я сохранил номер этой полицейской, Гонсалес.
Он набрал номер и стал ждать ответа. Покачав головой, мама снова занялась яичницей. Папа начал рассказывать Гонсалес о послании Ангела. По-видимому, она давала ему указания, как отследить телефонный номер. Папа пробовал и так, и эдак, но всякий раз всплывало одно и то же: «Номер не определен».
Он с хмурым видом протянул мне мой телефон.
– Да, офицер, мы боимся, – сказал он. – Этот ненормальный по-прежнему на свободе. По-прежнему угрожает нашему сыну. Еще бы нам не бояться! – Он умолк и долго слушал ее. – Успокоили! Этот знай себе издевается. Сообщения пишет.
Он вас не боится. А вы до сих пор не продвинулись ни черта.
Она что-то сказала в ответ и отключилась. Папа сел, сердито глядя на телефон.
– Твоя яичница остынет, – напомнила ему мама. – Сейчас ты ничего больше не сможешь сделать.
Папа чертыхнулся себе под нос. Мама поставила на стол еще одну тарелку с яичницей, для меня. Есть мне не сильно хотелось, но еще меньше хотелось спорить. Слишком уж серьезно мама относится к своей яичнице.
Так что я в одном ботинке уселся за стол и постарался съесть столько, сколько смог.
Занятия начинались в половине девятого, а из дому я вышел примерно в четверть. Снова поднялась метель. Свежий слой снега устилал слежавшийся наст. Спустившись по дорожке, я повернул в сторону школы. Внедорожник мистера Нортрапа, стоявший через дорогу, был укрыт снежным одеялом толщиной в добрый фут. Двое молодых людей разгребали дорожку перед домом Миллеров на углу. Скрежет их лопат да скрип снега под ногами – вот все, что я слышал.
Мишен-Стрит еще не успели расчистить. Разрыхленный снег на проезжей части пересекали ребристые дорожки от шин. Впрочем, сейчас я не видел на улице ни одного авто.
Пригибаясь навстречу вьюге, я натянул капюшон пуховика пониже и добрел до Парк-Драйв. Ветер с воем гулял в рощице на углу. Приходилось пригибать голову, так что я не заметил фигуру, вышедшую из-за деревьев, пока чуть не столкнулся с ней.
Подняв глаза, я увидел красный пуховик. Затем – крупные снежинки в распущенных черных волосах, обрамляющих знакомое лицо.
– Лиззи! – воскликнул я.
