В эту самую секунду Есеней опять посмотрел на них. «Ишь ты, переглядываются», — с ревнивой злобой приметил он и тут же решил отказаться от своего первого намерения поговорить и попировать с Чингизом в гостевой юрте. Об этом своем решении он сообщил не сейчас, а потом, сославшись на недомогание.
Но глаза двух молодых людей уже встретились. И ничего поделать было нельзя.
Когда гости отдалились от юрты Есенея, Чингиз не выдержал:
— Абеке мой, ответь, пожалуйста, мы видели сейчас ангела или человека?
— Я думаю, человека, — отвечал невозмутимый Абы, отличавшийся к тому же в этих делах вполне практической сметкой.
— Но как мне дотянуться до этого ангела своими руками?
Абы, уверенный, что до любой женщины дотянуться не так уж сложно, прямо не ответил на вопрос и начал набивать себе цену, рисуя всяческие препятствия на пути к Улпан.
— Право, не знаю как. Трудно, должно быть. Есеней лёг на дороге как старый черный верблюд. Слышать я о нем слышал, но вижу в первый раз. Ну и глыба! Ну и чудище! Ну и громадина! С какой стороны на него ни посмотришь — удивляешься да и только. Ты посмотри на его грудь. Ну чем не торба, набитая дорожными припасами. Голова ни дать ни взять — настоящий казан. А шея, как у быка! Но и нос и отвисшая нижняя губа — это у него от верблюда. И взгляд, как у разъяренного верблюжьего самца. А бородавку ты видел на подбородке? А лицо? Все в рябинках…
Абы так разошелся, что его нельзя было остановить. И хотя Чингиз примерно так же представлял себе Есенея, ему сейчас не хотелось о нем думать. И как только может его терпеть Улпан! Ее облик вытеснил из мыслей Чингиза все остальное. Он должен с ней встретиться. Встретиться во что бы то ни стало. И поэтому султан равнодушно слушал своего туленгута. Наконец ему надоела его болтовня.
— Хватит, Абы, давай о другом!
— А о чем ты хочешь говорить? — спросил Абы, прекрасно понимая, к чему клонит его хозяин.
— Как мне увидеть Улпан, как мне ее заполучить?
Абы сощурился, вздохнул:
— Нелегкое это дело. И знаешь, кто в этом виноват?
— Кто же, кто?
— Ты сам виноват, мой торе.
Чингиз уставился на Абы с недоумением:
— И в чем же я виноват?
— Ах, Шиге-жан! Только ты перешагнул порог юрты Есенея, так и воззрился на его токал. Будто никогда не видел баб. Старый волк мигом приметил это. Вот он и надулся. Мулла говорил — за одним человеком бредут сорок шайтанов. Ну, а за этой токал все сто. Позабыл ты осторожность, торе. Все сибаны, от младенцев-ползунков до стариков, следят за каждым ее шагом. Не так-то легко провести старого волка.
— Я согласен с тобой. Ты прав, Абы. — В каждом слове Чингиза звучали огорчение и мольба. — Но тебе и не такие узлы приходилось распутывать. Помоги, Абеке!
Абы поартачился вначале, но потом обнадежил своего султана:
— Не огорчайся! Что-нибудь придумаю. Испытаю судьбу. Но если уж ничего не получится — смотри, не ругай!
— У тебя непременно получится, — повеселел Чингиз.
— Наступят сумерки — приступлю к делу. Не вздумай меня искать, пока не вернусь.
Когда они находились уже довольно далеко от Есенея, Абы оглянулся и увидел женщину, выходящую из юрты. В лицо ее трудно было узнать — мешал платок, наброшенный на голову и низко спущенный на лоб. Но Абы сразу догадался, что это Улпан.
— Смотри, Чингиз, — тронул он его за плечо, — клянусь головой, это она. И вышла она проводить тебя глазами. Поверь мне — а женщин я знаю, — ты ей крепко пришелся по сердцу.
Женщина, словно почувствовав, что говорят именно о ней, круто свернула к оврагу, заросшему тальником. А хитрый Абы подумал, что если она направилась туда днем, почему бы ей и вечером не пойти этой же тропинкой. Подумал, но ничего не сказал Чингизу.
Тем временем в гостевой юрте все было приготовлено к празднику. Съехавшиеся аксакалы — старейшины, аульная знать, бии-краснобаи, домбристы и певцы пили кумыс из бездонного тай-жузгена, а на берегу Кундузды уже дымились котлы с мясом только что забитой яловой кобылы. Говорили о степных делах, поздравляли Чингиза с назначением в Кусмурун, осторожно выпытывали у ага-султана нового округа, кто у него будет теперь в друзьях и что он думает о возвращении аулов, согнанных с родных мест начальником крепости. Чингиз старался не посвящать приближенных Есенея в свои планы, но отвечал вежливо, шутил, когда можно было отделаться шуткой, и с достоинством принимал поздравления. Сосредоточиться и вести по-настоящему деловой разговор ему мешали мысли об Улпан.
