Птица продолжала кружить, как бы нацеливаясь, чтобы вновь ринуться на охотника. Но теперь его нельзя было застигнуть врасплох. Быкан мягко, без толчков скатывая по откосу плетенку с птенцом, наломал себе для защиты несколько больших ветвей можжевельника и начал сам спускаться, обезопасив себя арканом. Дважды пыталась налетать на него орлица и улетала ни с чем. Вероятно, она поняла — человека ей не победить. Она набрала высоту и скрылась за набежавшей пестрой тучкой. Когда Быкан вернулся в Срымбет со спасительным беркутенком, Зейнеп радовалась как девочка, которой привезли долгожданный подарок.
Радовался и Быкан, невозмутимый и вялый в обычное время. Ну какой охотник не любит прихвастнуть, набить цену своей добыче!
— Если бы сношенька наша не готовилась к рождению сына, — приговаривал он, — никогда не убил бы такую птицу. Вырастил бы этого беркута, приручил, — он бы не только лису брал с лёта, не только волка, но и медведя с оленем.
Зейнеп с аппетитом съела мозг птенца, и дело сразу пошло на поправку.
Жена выздоровела, Чингиз мог собираться в дорогу. В Кусмуруне уже с нетерпением ожидали ага-султана нового округа. Из близких людей он решил взять с собою только двоих: своего старшего брата Шепе и Абы, сына и внука туленгута в ханском роду.
Мы уже встречались на страницах нашего повествования с Шепе, нареченным мусульманским благословением Шахимарданом. В народе его недолюбливали. За глаза его иначе и не называли, как Шытырлак Шепе — лопающийся от злости, либо Шыпылдак Шепе — злобою переполненный. Всем был известен его вздорный характер, его склонность к низким и подлым поступкам. Понятно, и Чингиз отнюдь не преувеличивал его достоинств. Слышал он и о причастности Шепе к убийству Балтамбера. Но Чингиз был убежден, что старший брат будет зорко стоять на страже его интересов. Помнил он и одну пословицу с ядовитым житейским смыслом:
Когда презирается младший брат,
Старший — почетом и славой богат.
Чингиз это присловие приспособил в свою пользу. Мол, если презирают старшего брата, значит — будут в округе уважать меня.
Полное мусульманское имя Абы-Абак — было почти всеми забыто. Слуга он и есть слуга, туленгут. Несмотря на то, что ему с малых лет привелось служить Шепе и даже участвовать в коварных его проделках, нрава он был незлобивого, в меру хитер и весел. Особое пристрастие он питал к шуткам и мог без конца подсмеиваться над своим собеседником, не считаясь ни с возрастом его, ни с положением. Ровесник своего хозяина, он и над ним мог подшучивать. Чингиз раньше не сталкивался с ним, — впервые Абы сопровождал его в поездке за невестой. В путешествии он был незаменимым человеком — и услужливым, и находчивым, и неунывающим. Поэтому и теперь Чингиз выбрал его в спутники. Уговаривать Абы не надо было, он согласился сразу.
Многие не одобряли выбор Чингиза, нашептывали ему: зачем ты берешь злющего задиру Шепе, — покоя тебе не будет. А этот Абы — собака, лающая на привязи. Их дурная слава по пятам пойдет за тобою. Если уж не хочешь брать хороших людей, поехал бы лучше один.
Но Чингиз был упрям и не посчитался с мнением доброжелателей. У него в уме зрели свои планы, свои расчеты. Больше всего он надеялся на Шамрая — своего начальника в долгих степных походах, человека, дружески расположенного к нему. За время омских лет и военных экспедиций Чингиз несколько отдалился от аульной жизни и пренебрегал многими казахскими обычаями. Его успели наградить язвительным прозвищем Окаменелой бабки.
Народ много терпел от Шамрая. В Срымбет доходили слухи, что едва сей бравый командир появился на берегах Кусмуруна, как стал закладывать стены новой крепости и сгонять с родных кочевий аулы. Говорят, его спрашивали, куда же мы денемся? А он твердил свое — куда хотите, мне до этого дела нет. И бичи пускал в дело, а против непокорных — и дон-асар — одолевающие высоты. Так называли когда-то казахи пушки и пушечные ядра. В степи пролилась кровь. Были и раненые, и убитые.
Когда подтвердилось известие, что ага-султаном в Кус-мурунский округ назначен Чингиз, к нему приехали гонцы из пострадавших аулов. Слухам о бесчинствах Шамрая нельзя было не верить.
