Стоило ему прослышать, что молодая келин пожелала полакомиться мозгами дикого беркута, как Быкан обрадовался этой вести и по-своему ее истолковал. Ему были известны и раньше причуды беременных женщин. Рассказывали: одна ни с того ни с сего потребовала волчьего мяса. Значит, на свет появится злой и жадный человек. Другую потянуло попробовать змеиного варева. Да, да! Бывало и такое. И уж тут ничего хорошего не жди, — малый вырастет изворотливым и лукавым. А уж если появилось желание отведать мозг беркута, не соколом ли суждено стать сыну? Смелой, осмотрительной птицей, любящей высоту.
— Не зря появилось такое желание у нашей келин Зейнеп, — рассуждал про себя Быкан. — И подумать только, тянет ее не к прирученному, а к вольному беркуту. Как знать, может быть, и сын ее станет зорким джигитом, с крепкой хваткой. И снова начнет процветать ханская ставка.
О том, что келин произведет на свет дочь, старый Быкан не позволял себе и думать.
Охотник припомнил, что прошло уже около трех лет с того дня, когда он извлек из гнезда на вершине Ок-Жетпес своего последнего беркута. Побывал в горах этим летом, приметил, что самка беркута опять кружится над скалой и приносит в свое гнездо и зайцев, и горных индеек, и даже малых ягнят. Нет сомнения, птенец подрастает. Есть возможность исполнить желание беременной Зейнеп. Быкан твердо решил: во что бы то ни стало он привезет келин самку беркута или, в крайнем случае, птенца. Надо исполнить прихоть Зейнеп, накормить ее мозгом орла.
С такой целью он и уехал, рассчитав, что вернется к сороковому дню, к поминальному тою. Замысла он никому не выдал: и дома и в ауле Чингиза сказал, что проведает родственников. Быкан всегда умалчивал, что собирался взобраться на вершину Ок-Жетпес. Так поступил он и теперь.
Его не пугали крутой подъем, острые каменные выступы. С детства он свыкся с горными кручами. И в свои пожилые годы сравнительно легко одолевал высоту. Иные запасались канатами и с трудом карабкались по почти отвесному склону, иные и не мечтали о подъеме. А он полз, плотно прижимаясь к склону, поднимался по отполированным до блеска камням, где, казалось бы, и змея не смогла удержаться. Непостижимо тонким чутьем находил он малейшие выступы и цепко ухватывался за них. Быкан не знал, что такое головокружение: ему было просто некогда оглядываться вниз, ему было чуждо чувство страха. По-хозяйски запасался он перед очередной ловлей всем необходимым, по возможности легким, снаряжением — люлькой, сплетенной из чия, бараньей шкурой, мотком шпагата. Завернув бер-кутенка и обвязав люльку, он осторожно скатывал ее по склону, избегая скоплений камней. Беркутенок был хорошо защищен, а сам охотник при спуске пользовался волосяным арканом, закрепляя его замысловатым узлом на стволе можжевельника, чудом росшего на самой вершине. Где-то на середине спуска одному ему ведомым приемом он высвобождал первый узел и завязывал второй на стволе одинокой сосны. И тогда благополучно возвращался к подножью утеса.
Подъем и спуск проходили не без осложнений. Быкану приходилось испытывать немало неприятных минут. Но в общем, не зря его называли покоряющим вершины. Он старался не замечать случайных ушибов, приноравливался к крутизне и в равной мере надеялся на свои мускулы, ловкость и дух предков. Архар мог бы позавидовать ему, — так скоро он очутился на вершине и в этот раз.
Птенец оказался в гнезде. Он был один, без матери. Уже отросли его крылышки в темно-белых полосах. На клюве не проступали розовые пятна, как у самки. Клюв оказался ровного желтоватого цвета, как обычно бывает у самца. Добрая примета, подумал Быкан. Это беркут, не иначе, сына подарит нашему роду Зейнеп.
Хороший знак прибавил ему сил и решимости.
Но не так-то просто было взять беркутенка. И клюв и когти у него окрепли. Он уже вот-вот мог взмахнуть крыльями и взлететь. Птенец отчаянно сопротивлялся, не даваясь в руки охотнику. Он стремился поцарапать похитителя, норовил его клюнуть, отталкивался от него, топорщил крыльями. Низкий злобный клекот вырывался из его горла. Улучив мгновение, Быкан накинул на него сеть и связал ноги. Но, видно, связал не слишком крепко, потому что, едва он стал заворачивать беркутенка в баранью шкуру, как птенцу удалось освободить одну ногу и вцепиться когтями в край чекпена. Вцепиться так крепко, что пришлось одним резким движением оторвать кусок полы. Поединок приближался к концу. Быкан уже втискивал запеленатого беркутенка в чиевую люльку, как вдруг резкий шум и орлиный клекот заставили его вздрогнуть. Это подлетела к гнезду мать беркутенка. Она напугала охотника, не успев нанести ему удара. Быкан ощутил только сильный толчок. Хищная птица разволновалась сама, взвилась вверх, угрожающе распластала широкие крылья. Охотнику показалось — орлица в размахе не уступала размерами шкуре стригунка. Почему же она его не поранила, не схватила? И тут он понял, что был хорошо защищен расщелиной, зажатой с двух сторон камнями. Если бы не эти камни, о которые мог расшибиться беркут, плохо пришлось бы ему, Быкану.
