Габдиррахим предложил чай, кумыс. Надо утолить жажду с дороги, а потом можно приступать и к беседе.
Между тем, гостевая комната наполнялась людьми — джигитами Айганым и приближенными имама. Чаепитие обещало быть длительным. Это как раз и не устраивало Айганым.
— Хазрет, — почтительно обратилась она к имаму, нам бы надо было поговорить наедине.
— Не лучше ли сперва чай, байбише? Устали в пути, — Габдиррахим попробовал оттянуть разговор.
— Чай после, хазрет. Нам надо остаться вдвоем.
Не дожидаясь, пока их попросят выйти, люди один за другим покидали комнату. Кто-то еще мешкал, до кого-то еще не дошел смысл слов Айганым, но она уже указала имаму место рядом с собой. И тот, изображая всем своим лицом полное недоумение, послушно приподнялся и с трудом, под тяжестью собственного груза, перевалился поближе к Айганым.
Когда они наконец остались вдвоем, Айганым спокойно спросила, все ли здоровы в семье Сейфсаттара, и также спокойно, не выдавая своего волнения, попросила имама рассказать, что он знает об отношениях Чингиза с дочерью купца. Габдиррахим начал отнекиваться, удивляться, утверждать, будто впервые слышит такое. А если там и случилось что-нибудь, то он, имам, не подозревал ничего и не может к этому быть причастным. Айганым поняла: на ее обходительность и хитрость Габдиррахим отвечает тем же. Вежливостью тут ничего не добьешься. И вдова пошла напрямик:
— Это ты познакомил меня с бродячим башкирцем, это ты определил моего мальчика в его дом. Это в твоей голове и голове Сейфсаттара еще тогда возникли черные мысли. Слушай, хазрет, пожар разгорелся. Ты его сам и потушишь. Иначе станешь моим первым врагом. И тогда пеняй на себя.
Ох, как опасно было иметь дело с ханской вдовой. Габдиррахим старался и так и этак. Спорил, снова уверял Айганым в своей полной непричастности. Но она так умела наступать, что имам понял всю бесполезность дальнейшего сопротивления. Больше всего подействовала угроза Айганым лишить его ахонства шести округов. Тут было произнесено имя Чормана: уж если у женщины не хватит сил, то у баянаульского султана их достаточно. Под конец Айганым совсем напугала имама:
— Смотри, хазрет. И дом твой велю поджечь. Ты и охнуть не успеешь, как вспыхнет пламя, и все твое богатство пойдет на ветер!
Переждала и тихо сказала:
— Давай твою руку, хазрет! Будем действовать вместе!
Перетрусивший толстяк так растерялся, что не смог сразу ответить. Он даже не представлял себе, как можно исправить положение. И, помолчав, невнятно пролепетал:
— Что же надо делать, байбише? Скажи…
— Дела наши не так уж плохи, — отвечала Айганым, — сына я призову сюда, чтобы вернуть его, беспутного, на дорогу. Понадобится запереть — запрем. Приглашу я сюда и дочь Чормана. А ты, хазрет, благословишь этот брак.
Имам только головой кивал в знак согласия.
Айганым поделилась своим замыслом с Чорманом.
Так Зейнеп из аула на берегу Иртыша перешла в большой городской дом и жила полупленницей в одной из его комнат. Она нисколько не сопротивлялась, потому что не только свыклась со своим будущим замужеством, но и сама хотела теперь стать женой Чингиза.
В самом дальнем углу своего подворья имам выстроил для младшей жены — токал флигель — небольшой четырехкомнатный дом из сосновых бревен. Назывался он почему-то юртой молодых — отау. Туда-то и переселилась из гостевой комнаты большого дома Айганым, чтобы там говорить с Чингизом, там заключить брачный союз, там жить до отъезда из Омска.
Известие о том, что мать ожидает его в отау Габдиррахима, Чингиз скрыл от Диль-Афруз. Еще заболеет снова, с тревогой думал он, а клятвы все равно не нарушу.
У Айганым не было сомнений в том, что сын придет. Но не было и спокойствия на душе. Она терзалась в догадках, как поведет он себя теперь, как лучше обуздать его своеволие, как заставить забыть эту девку. Айганым строила одно предположение за другим, выбирала мысленно пути к сердцу сына и никак не могла выбрать самого верного, самого надежного. В эти минуты нелегких раздумий в дверях появился ее мальчик, ее Чингиз. Он, казалось, сиял. Он вытянулся, вырос, выглядел особенно стройным и подтянутым в ладной, словно созданной для него военной форме. Но, странное дело, все ее раздумья мгновенно улетучились, не испытывала она уже едва вспыхнувшее чувство радости встречи. Зато досада и злость неудержимо росли в ней.
