– Не ты один, – хмыкнул он. – Меня отправляют в Чергий. Оттуда пришли горячие новости.
– Что? Князь Горловиц освободил страну от захватчиков?
– Князь Горловиц упал с лошади и умер через четыре дня, так и не приходя в сознание.
– Экая печаль, – пробормотал я, вспоминая разговор с отцом Мартом. – И кто теперь претендует на корону? Жиротинец?
– Этого я не знаю.
Мы спустились на улицу. Дождь все так же шел, он даже усилился, и Карл, ворча, словно медведь, натянул на черные волосы капюшон. Я же думал о том, что, возможно, среди благородных чергийцев вновь начнется резня из-за неожиданной смерти князя. Конечно, если церковь не возьмет ситуацию под контроль.
Мы шли от одного корпуса Крылатого дворца к другому, когда у нас над головой раздался звон разбивающегося стекла и на землю, вместе с тусклыми осколками, рухнул человек.
– Ничего себе! – задрал голову Карл.
Он смотрел на разбитое окно. Надо сказать, мое окно.
Мне хватило одного взгляда, чтобы понять, что выпал из него представитель Ордена Праведности, влиятельный законник Клаудио Маркетте.
Он все еще дышал, хотя бело-алые осколки ребер пробили его одежду, как, несомненно, и легкие, в нескольких местах.
Увидев меня, он скривил рот и прошептал:
– Одушевленный… Вы… заносчивые идиоты. И не видите ничего… дальше… свое… носа… – Его дыхание оборвалось.
– Это очень плохо, друг, – тихо сказал мне Карл, глядя на тело.
К нам уже бежали гвардейцы с алебардами. Прежде чем они что-то сделали, я отдал им приказ:
– Стоять здесь. Никого, кроме магистров, не подпускать. В здание не входить.
Я не был их начальником, но являлся стражем, так что у них не возникло сомнений в моем праве командовать ими.
Я поспешил к лестнице, и Карл неотступно следовал за мной. Когда мы оказались в коридоре пятого этажа, я увидел сидевшую на полу у стены женщину. Голова у нее отсутствовала и валялась ярдах в двадцати от тела, все вокруг было забрызгано кровью. По платью и кольцам на руках я узнал спутницу Маркетте, госпожу Бладенхофт, бывшую наставницу Эрика.
Дверь в мою комнату оказалась выбита. Карл вошел первым, но, зная, что там его ждет, я положил ему руку на плечо, потянув на себя:
– Я сам.
И он уступил, давая мне возможность разобраться с ситуацией.
Пугало, мрачное, раздраженное, я бы даже сказал, взбешенное, с окровавленным серпом, стояло возле разбитого окна. Не требовалось много ума, чтобы понять, что здесь случилось. Проповедник, увидев у меня в руке обнаженный кинжал и мое лицо, тоже все быстро понял и неожиданно вышел вперед, раскинул руки крестом, закрыв собой одушевленного, точно заботливая мать-наседка, защищающая своего птенца:
– Людвиг, стой! Он не виноват! Он только защищался!
Я посмотрел в алые, загадочные глаза Пугала, и оно выдержало мой взгляд, хотя уже понимало, что может произойти дальше.
– Они вломились к тебе в комнаты и рассчитывали его обуздать… или… не знаю, как это называется! Оно пыталось не проливать крови! Как вы и договаривались! Честно! – тараторил Проповедник. – Хотело уйти через шкаф, но ему не дали. Законники…
– Карл, выйди, – попросил я.
– Уверен? – на всякий случай спросил тот, дождался кивка и только после этого оставил нас.
– Слушай, я не вру, – продолжал старый пеликан, в отчаянии глотая окончания слов. – Они…
Я поднял руку, и он замолчал, напряженно глядя на меня. Я убрал кинжал обратно в ножны и сказал Пугалу:
– Ты даже представить себе не можешь, в какие неприятности втянуло меня и Братство. Тебе лучше уйти. Прямо сейчас и как можно дальше. Прежде, чем явятся другие стражи.
Его взгляд не выражал ничего. Пугало забралось в распахнутый шкаф и захлопнуло за собой противно скрипнувшую, рассохшуюся дверцу. А еще спустя секунду я перестал чувствовать его присутствие.
Оно ушло.
– Не понимаю, – произнес Эрик, забавно хмурясь. – Почему одни светлые души спокойно могут отправиться в рай, когда желают, в то время, как другим требуется наша помощь?
– Некоторые из сущностей крепко связаны с миром и не могут разорвать нити без нашей помощи. Других держат страдания. Или несправедливость, которая произошла с ними или с их близкими. Тогда страж может помочь, если они хотят этого.
