Я вылез из машины и направился к входной двери. Ночь стояла теплая и безветренная. И все–таки, несмотря на значительное расстояние до неровных силуэтов ближайших домов, меня не оставляло ощущение, что я здесь не один. И мой чистенький автомобиль, у которого даже по заднему стеклу была видна его стоимость, и сам я в рубашке с короткими рукавами и модных туфлях — уже стали зрелищем, которое заметили. Безмолвны не те, кто спит, а те, кто ожидает.
Дверной звонок не работал. От стука в дверь эффекта оказалось не больше. Я постучал еще раз по дереву рядом с квадратным окном на двери, и этот звук эхом разнесся внутри.
В любом другом месте можно было бы смело утверждать, что в этом темном доме никого нет. Но здесь это ничего не означало.
Я подергал за ручку. Она не подалась, намертво привинченная несколькими болтами изнутри.
Прогулка вокруг дома позволила обнаружить несколько окон на первом этаже, вместо штор заклеенных газетами. Земля во дворе была настолько сухой, что на ней не росло ни былинки. На некотором расстоянии угадывался широкий прямоугольник с торчащей из него трубой дымохода — словно кто–то приветствовал меня, показывая средний палец.
Обогнув строение, я посмотрел вверх. Над дверью черного хода имелся металлический балкон, с которого, как я предположил, можно было попасть в спальню на втором этаже.
Вот и вход.
Если, конечно, удастся отодвинуть перекосившуюся стеклянную дверь. Если я смогу забраться туда, не сломав себе шею. Если, наконец, чьи–нибудь руки, или собачьи клыки, или заряд дроби не сбросят меня вниз.
Я уже взялся было за одну из деревянных колонн, поддерживавших балкон, как вдруг заметил плотницкий молоток.
Он лежал рядом с ржавой банкой из–под краски у самой двери черного хода. При взгляде на вмятины на банке создавалось впечатление, будто кто–то во что бы то ни стало хотел открыть ее этим самым молотком. А когда ничего не получилось, успокоился и бросил то и другое за домом.
Теперь молоток поднял я. Швырнул его вверх, и, как оказалось, мне повезло, потому что он упал прямо на балкон, издав ужасающий грохот, словно ударили в гонг.
Я снова начал извиваться на деревянной колонне, чувствуя, как сквозь рубашку в тело впиваются занозы. В какой–то момент мне удалось уцепиться за перила балкона одной рукой и, раскачавшись, забросить на него ногу. На секунду показалось, что я сейчас полечу на землю вниз головой.
Но обошлось. Еще один толчок, и я перевалился через перила. И рухнул на какую–то дурацкую железную лохань, оставленную там, видимо, для сбора дождевой воды. Опять раздался звон, напоминающий удар гонга. Только теперь его произвела моя физиономия, соприкоснувшись с этой самой емкостью.
Я уже собирался вновь воспользоваться молотком, чтобы открыть дверь, но этого не потребовалось. Она и так оказалась приоткрыта, правда, не больше чем на дюйм.
После метания молотка, звона металла, грохота моего падения любой человек, находящийся в сознании, должен был быть предупрежден о вторжении, однако я все–таки попытался отодвинуть дверь как можно тише.
Из темноты на меня ничто не набросилось. Зато ударило прямо в нос. Мертвенный и неподвижный, будто стена, запах давно не мытого тела. Тяжелый и сладковатый, как от мешка с гнилыми апельсинами.
Внутри оказалось еще жарче, чем снаружи. Жара и тишина оказывали удивительное воздействие, замедляя движения и даже способность соображать, так что я начал осматривать комнату с притупленным восприятием.
Отсутствие кровати или какой–либо мебели говорит о том, что здесь никто не спит, а значит, здесь нечего смотреть, а значит, Дэнни, иди дальше.
На лестничной площадке второго этажа — еще три двери. Одна ведет в пустую ванную. Другая — в еще одну спальню, также без кровати и без мебели. Встроенный шкаф в ней также был пуст, если не считать гнезда из сухой травы и обрывков журнальных страниц, да лент с надписями «С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ!» на полу. Последняя дверь открывалась в третью спальню, в которую, судя по первому взгляду и по запаху, кто–то приходил поспать. Все комнаты имели довольно маленькие размеры, но эта все же была самой большой. Кроме того, в ней имелись кровать (правда, без простыни, без подушки, без изъеденного молью матраца в горошек) и комод с зеркалом.
