Она взяла щедрую щепоть сахара из сахарницы и бросила в служку. Тот подхватил прозрачные крупинки, довольно шелестнул занавеской и унесся на волю через окно.
— И там просто великолепные розы, матушка! Скажи нашему садовнику попросить саженцы, не пожалеешь! Кстати… мы сможем вывезти из дворца арбалет?
— На нем чья-то кровь? — матушка резко посерьезнела.
— Нет, но мне кажется, что его никому не следует видеть. — Лэйли пожала плечами, — мне было видение.
— Как замечательно! И каково это было?
— Как ты и говорила. Рукоятью по голове…
— Ох… Я надеялась, хоть тебя ждет что-то мирное, — расстроилась матушка, — что же, не повезло. Давай свою игрушку, я как-нибудь отдам отцу, он в арсенале спрячет. Ты следовала интуиции?
— Возможно, удержала кое-кого от глупостей, — гордо сказала Лэйли.
Матушка обняла ее, уткнулась носом в макушку и задержала так долго-долго. Лэйли замерла. Прическу все равно менять к балу, ну и пусть. Она любила, когда мама ее обнимала, хотя сейчас почему-то стало еще и тревожно.
Вспомнилась почему-то вся та кровь на площади.
Хотя главной героиней видения мог быть кто угодно, совсем не обязательно она сама, и она была не совсем уверена, кого именно тогда казнили…
Но…
Лэйли вздрогнула, и прижалась к маме покрепче.
— Ты такая оптимистка, Лэйли, — сказала та, отстранившись, — и в кого ты такая оптимистка… Удержать кое-кого от глупостей не так уж и просто. Ладно, ты, наверное, хочешь успеть пообедать и переодеться перед приемом?..
— Ей еще рано ходить на такие мероприятия, — сказал отец, но вышло не слишком уверенно.
Перед ласковым напором жены он всегда сдавался. Особенно, когда дело касалось Лэйли, все-таки мать решает, как воспитывать девочку.
Матушка была женщиной эксцентричной, и решала часто не так, как решили бы другие матери Империи, но Лэйли не жаловалась.
— А что такого?
— Ей всего тринадцать. Ладно, ты уговорила меня на утренний пикник, но у нее еще не было дебюта, какой еще прием?
— Что же люди подумают! — всплеснула руками матушка, — Ой, точно, там же будут вообще все девочки, о которых только могли вспомнить люди Императора. И только дочь Хранителя Севера не пойдет, сбежав с вечера пораньше, как бедная родственница, в очередной раз подтвердив, что ты и твои потомки аристократы не по крови, а из милости, так, что ли? И стыдимся показываться на столь пышных мероприятиях, или что?
— Василь, я же говорю тебе, тут что-то не так.
Всегда странно было видеть, как мощный, широкоплечий, всегда такой уверенный и сильный отец ежится от напоминаний о шатком статусе Хранителя. Матушка никогда его не попрекала, но всегда настаивала, что его надо носить с гордостью и везде, куда только пригласят.
Будь на то папина воля, он бы просто тихонечко выполнял свой долг, устроив так, чтобы во дворце и не вспоминали про Северный Лес и тем более про Северный Прорыв, но матушка цепко следила, чтобы Император не забывал о положенных их семье преференциях и о том, что Прорыв держат люди, и эти люди требуют ресурсов и оплаты.
Лэйли как-то слышала краем уха, что про матушку говорили, что она родилась без гордости. Впрочем, она никогда не видела, чтобы той это как-то мешало, скорее наоборот.
Лэйли вот тоже не видела смысла отказываться от чего-то только из вежливости или стыдиться, что их титул стал наследуемым всего два поколения назад. Дед его кровью и болью заслужил. Достаточно на его шрамы посмотреть.
— Что? Император закатил дочери грандиозную вечеринку, вот и все!
— Не нервничай, — тихо сказал Кайсор Кайссион, осторожно, почти застенчиво, касаясь запястья жены, — ты опять переходишь на наречие Зеленой Лощины.
Вообще-то леди Василь была довольно крупной женщиной, но на фоне своего мужа смотрелась тростиночкой. Во многом потому, что он прикасался к ней так мягко, будто боялся случайно сломать.
Но сейчас это была разъяренная тростиночка.
В таких спорах матушка будто молодела.
— Боже… Боги. Я не понимаю, почему ты против.
— Потому что Император до безумия обожает младшую принцессу. Потому что он никогда не «закатывал» такие «вечеринки» для Сеннелении даже когда она стала выходить в свет. Тут что-то не так. Возможно, он одер…
