— Прости, что не рассказала тебе всего этого раньше, — закончила я. — Я пойму, если ты захочешь поехать к нему.
Азмир посмотрел на меня и улыбнулся.
— Не-a. С чего бы мне этого хотеть? — Он пожал плечами. — Может быть, в будущем, если почувствую в этом необходимость.
Сын крепко меня обнял и пошел играть в футбол с соседскими мальчишками.
Когда спустя несколько недель мы приехали в гости к матери, не успела я представить Азмира, как она тут же выпалила:
— Твой настоящий отец живет в Пакистане.
Азмир только пожал плечами и сказал:
— Да, я знаю. И что?
Я чуть не лопнула от гордости. И сдерживаемого смеха. На лицо матери стоило посмотреть — лишенная возможности вселять страх, она чувствовала себя неуверенно.
Со мной мать тоже пыталась поговорить об Афзале:
— Он теперь женат; ты упустила свой шанс. Но если мы уговорим его, он все-таки примет тебя назад.
Я даже не подала виду, что слышу ее слова, поэтому она сделала еще одну попытку.
— Знаешь, у него ведь только дочери, а сына пока нет.
На эту реплику я тоже не обратила внимания, и мать вскоре прекратила меня донимать.
Я продолжала приезжать в Глазго. Азмир время от времени составлял мне компанию, но только он, потому что мать ясно дала понять, что не хочет видеть ни Осгара, ни Азима. Не знаю почему, но я возвращалась туда снова и снова, каждый раз чувствуя одно и то же: мать по-прежнему не принимает меня такой, какая я есть, какой я стала.
Когда Азиму было почти двенадцать, я взяла его с собой, потому что он хотел познакомиться с моей матерью и посмотреть, чем мы занимаемся, когда приезжаем к ней в Глазго. У меня язык не повернулся сказать сыну, что его там не ждут, поэтому в следующий раз мы отправились в Глазго втроем — Азмир тоже поехал. Мы купили цветы, а пока ехали в поезде, я переживала, но не подавала виду. Я не знала, чего ожидать от матери, как она себя поведет, ведь я не предупредила ее, что взяла с собой Азима, — я знала, что, если спрошу позволения, она откажет. Но я также знала, что буду рядом, если мать отвергнет его. Я защищу сына, приду ему на выручку, как и положено настоящей маме.
Мать, однако, меня удивила. Мы вошли в дом, и я представила Азима, нервно поглядывая на нее:
— Это твой внук Азим.
Она пару мгновений смотрела на него, а потом сказала:
— Иди же ко мне, разве ты не хочешь обнять бабушку?
Мать обняла Азима и посмотрела на меня через его плечо, и в этом взгляде были признание и одобрение, означавшие для меня многое.
Я испытала удовлетворение, ощутила успех, почувствовала, что достигла всего, чего хотела. Причиной, по которой я снова и снова возвращалась в Глазго, было засевшее глубоко в душе желание, чтобы мать когда-нибудь дружески потрепала меня по плечу. Теперь я это поняла. Я нуждалась в одобрении матери, хотела знать, что она гордится мной, достигшей в жизни многого. Лишь теперь я почувствовала, что могу осуществить все, что только задумаю.
Я продолжала время от времени навещать родственников. Я смогла даже научиться любить мать — в некотором смысле. У нас не были обычные отношения матери с дочерью, но своего рода мир между нами все же наступил. Я осознала, что если мать может простить старые обиды, то и я должна сделать то же самое. Если бы не то жестокое подобие брака, не было бы моего чудесного сына Азмира. Да и в дальнейшем жизнь, наверное, сложилась бы иначе, я бы не вышла замуж за Осгара, и у нас не родился бы Азим. Может быть, я вообще не была бы счастлива.
* * *
В январе 2001 года мне позвонила Тара, чтобы сообщить о смерти матери в Пакистане, но слезы не давали ей говорить, и она отдала трубку старшей дочери, которая сказала, что мать умерла и все собираются на ее похороны.
— Вы тоже должны поехать, — сказала она.
Повесив трубку, я расплакалась. К своему удивлению, я ощутила горечь утраты. Мне вспомнилось высказывание, которое я когда-то прочитала: если кто-то не любит тебя так, как тебе хотелось бы, это еще не значит, что тебе не дарят всю любовь, на которую способны. В этот миг я осознала истину — мать просто была человеком, который не мог дарить много любви.
Я сообщила печальную новость Осгару, и мы решили, что мне следует поехать на похороны. Он сказал мне:
