Я шумно сглотнула.
— Что они обо мне говорили?
— Что ты нехорошая, что с тобой не стоит знаться. — Шахад посмотрела мне прямо в глаза. — Но мне ты кажешься хорошим человеком.
Я приложила палец к губам.
— Тс-с. Тебе попадет, если мать это услышит.
Мы захихикали и с этого момента стали подругами.
Я рассказала невестке, что выросла в детском доме (о чем ей не говорили), о том, как я вышла замуж в тринадцать лет, а в четырнадцать стала матерью. Меня не удивило, что об этих подробностях они тоже «забыли» упомянуть.
Когда я завершила рассказ, Шахад сказала:
— Очень смело с твоей стороны приезжать сюда.
— Я хотела дать им второй шанс, позволить узнать меня и моих детей. Но если они не хотят этого, что ж — это их потеря, не моя.
Позднее, когда с нами была мать, Шахад упомянула в разговоре Манца, и мать удивила меня, сказав:
— Ты ведь знаешь, какой Манц: сначала делает, а потом думает.
Говоря это, мать посмотрела на меня, и я почувствовала, что больше ничего не узнаю о том, что происходило до суда. Манц заявил: «Я верну ее, пусть даже в мешке для трупов» — и переубедить его никто не смог бы.
Когда мать вышла из комнаты, Шахад сказала:
— Твоя мать очень больна. Она не остается в Глазго подолгу, астма сильно мучает ее, поэтому она большую часть времени проводит в Пакистане, а сюда приезжает только переждать самые жаркие месяцы.
Я всегда знала, что мать больна. Бог свидетель: она всех нас ставила об этом в известность своими плевками и жалобами на головные боли, но собственно диагноз мне никогда не был известен. У нее развился диабет, и она плитками поедала шоколад, потому что иногда ей жутко хотелось сладкого. Ее здоровье настолько расстроилось, что рядом с ее кроватью стоял кислородный баллон, и при необходимости она дышала кислородом.
Шахад вздохнула.
— Думаю, ей и правда стоит позабыть прошлые обиды. Если она сделает шаг тебе навстречу, все остальные последуют ее примеру.
Так и произошло, постепенно, в течение следующих трех лет. Я приезжала навещать мать, когда та в летние месяцы бывала в Глазго, иногда даже оставалась ночевать в ее доме. Я чувствовала, что теперь, когда я уверена в себе и знаю, что дома меня любят и ждут Осгар и мальчики, свидания с матерью придавали мне сил. Способность смотреть ей в глаза — хотя она, как всегда, отводила взгляд — была для меня мерилом успешности в жизни. Глядя матери в глаза, я чувствовала, как уходят мои страхи и ненависть.
Я виделась с Меной, когда приезжала в Глазго. Они с мужем купили дом напротив того, где жила мать. Поначалу она не решалась заговорить со мной, даже когда мы были одни, словно боялась открыть, что у нее на сердце. Поэтому первый шаг сделала я, заговорив с ней.
— Я очень скучала по тебе. И Азмир тоже.
Сестра взглянула на меня и прошептала, будто нас кто-то подслушивал:
— Я тоже по тебе скучала.
Потом Мена рассказала, как все изменились, когда я уехала. Мать стала гораздо спокойнее, и из-за моего побега Мену не стали рано выдавать замуж.
— Я вышла замуж в двадцать один год, — с гордостью сказала она.
Я улыбнулась, осознав, что мой поступок хоть что-то изменил к лучшему.
Со временем пришла пора познакомить Азмира с бабушкой. Но перед тем как сделать это, пришлось рассказать мальчику о его настоящем отце. Осгар растил Азмира как родного сына, но теперь, когда мальчику было уже больше десяти лет, я решила, что пора открыть правду. Я почему-то была уверена, что мать не упустит возможности упомянуть об этом, и хотела, чтобы Азмир узнал все от меня.
Поэтому однажды днем, незадолго до планируемой поездки в Глазго, когда Осгар был на работе, а Азим играл с друзьями, я сказала Азмиру, что нам надо поговорить.
Сын сидел напротив и смотрел на меня, а я не знала, как сказать ему, что его биологическим отцом является какой-то мужчина, живущий в Пакистане, который и пальцем не пошевелил, чтобы иметь возможность общаться с ним. Я глубоко вздохнула и начала рассказ. Азмира, похоже, не удивило известие, что я вышла замуж и забеременела в столь юном возрасте. В конце концов, он был уже достаточно взрослым и сам мог разобраться в цифрах. Потом я сказала, что он был ангелом, принесшим мне спасение, что благодаря ему я перестала думать о самоубийстве. И что именно он дал мне силы освободиться от семьи.
