Когда закончились официальные речи, нам наконец удалось протиснуться сквозь толпу за кулисы. Привратники в шляпах с перьями перенаправили нас на празднично оформленный газон, где перед полосатыми шатрами, в которых расположился буфет, родные встречали своих лауреатов. Щелкали фотоаппараты, запечатлевая традиционное бросание шапочек. Я заметил, что Максим дуется, и осторожно поинтересовался, в чем дело. Ответить он не успел: Полина бросилась в наши объятия. Поцелуи — меня в правую щеку, Максима в левую.
— Какое счастье, что ты приехал, Куинси!
— Мне пришлось попотеть, — встрял Максим.
— Тебе полезно, — ответила она, ткнув его кулачком в раздобревший бок.
Он промолчал, не зная, как на это реагировать.
— Вы бы испортили праздник, если б подвели меня, — продолжала она веселым тоном, звучавшим чуточку фальшиво.
Вблизи были заметны легкие морщинки у ее век. Она носила линзы. Должно быть, испортила глаза за монитором. В остальном же ее красота выглядела менее зрелой, менее продуманной, менее серьезной. Перед ней нынешней, в парадном одеянии выпускницы Оксфорда, я робел меньше, чем перед прежней, двадцатилетней, в чулках в сеточку и луноходах, но взволновался, увидев ее воочию после столь долгого визуального сожительства с ее ягодицами.
— Заметили, какого маху я дала, когда получала диплом?
— Ты о чем? — буркнул Максим, все еще хмурясь.
— Другие, уходя со сцены, садились на разные места, и я, растерявшись, спросила декана: «Where should I go now?»[22] — а он ответил мне с улыбочкой: «Wherever you want»[23]. Понимай: с таким дипломом перед вами открыты все двери, в чем проблема?
Я вежливо посмеялся, Максим же по-прежнему смотрел исподлобья.
— Познакомьтесь, это Эмерик де Вернуай, — продолжила она, повернувшись к подходившему к нам атлету в тоге.
Он мог бы быть ее братом. Тот же рост, тот же взгляд, та же светлая кожа, тот же наклон шапочки. Завиток-запятая над очками Супермена-младшего.
— Твои французские друзья, я полагаю? — сказал он ей коктейльным голосом и, пожимая нам руки, тряс их в точности одинаковое количество времени. — Очень рад. Полина мне о вас рассказывала. Куинс и Макси, да?
— Почти, — отозвался второй упомянутый с ледяной холодностью. — А вы из одного класса? — В каком-то смысле, — снисходительно улыбнулся Эмерик. — Она мой бином[24].
— Ваш французский неплох, — заметил Максим. — Особенно произношение.
— Но я и есть француз!
— Ах, вот как? Вы откуда?
— Бургундия. Кот-де-Нюи. А вы?
— Пуату-Шарант. Централ Сен-Мартен.
Собеседнику это явно ни о чем не говорило. Полина, подняв бровь, покосилась на меня, призывая сменить тему.
— Вы не знаете? — не унимался Максим, сладко улыбаясь и меряя бинома взглядом.
— Признаться, нет. Где это?
— Остров Ре.
— Чудное место. Я как-то провел там каникулы.
— Я тоже. Вообще-то, я только что из централа.
— Инженер?
— Зэк.
Явно не понимая, шутит он или говорит серьезно, дипломник с той же улыбкой повернулся ко мне:
— А вы — вы, кажется, пишете, да? Специализируетесь в какой-то определенной области?
— В ковровых покрытиях.
Экс-пансионер централа с острова Ре покатился со смеху, радуясь, что я принял его сторону, поддев бинома. А я просто не нашел способа проще нейтрализовать его.
— Счастливо, — сказал нам бургундец и взял курс на пару профессоров в яблочно-зеленом и малиново-розовом, которые шутили со свитой раскрывших рты лауреатов.
— В этом не было необходимости, — заметила нам Полина, кривя рот. — Увидимся позже.
— Это же надо так измениться, — прошипел Максим сквозь зубы, едва она повернулась к нам спиной. — Видал, как нос задирает, прямо Бордо-Шенель. Помнишь рекламу паштета: «У нас разные це-е-енности». Мне плохо, Фарриоль. В письмах она просто морочила мне голову.
— Нам тоже стоит проявить гибкость, — вступился я.
— Я так и знал, что она будет стыдиться меня! Надо было отправить тебя одного.
— Зачем ты так? Она взволнована нашей встречей, вот и все. Но мы и правда немного не вписываемся в контекст…
— Она даже не носит больше свои куай-цзу, — пожаловался он с видом побитой собаки.
— Свои?..
— Палочки из китайского ресторана! — взвился он, раздраженный моей непонятливостью.
