Послышались короткие гудки. Разговор окончился. Больше пятнашек у Наташи не было.
Наивная мама! Она думает, что справедливость всегда торжествует.
Наташа по маминому совету пошла в отдел кадров МГИМО, чтобы выяснить ситуацию, но с ней там и разговаривать не стали.
Наверное, надо было собираться домой.
А Наташа представила себе, как знакомые начнут спрашивать маму:
— Как же так? Дочка учительницы — и провалилась? Разве вы не могли ее подготовить получше?
Вот мама входит в учительскую, и коллеги молча поворачиваются в ее сторону: кто сочувствующе, а кто и со злорадством. Маму любят далеко не все учителя, потому что ее слишком любят все ученики.
Нет, Наташа не должна возвращаться домой с позором.
И потом, как уехать, если Андрей останется в Москве? Неужели расстаться?
Нужно искать какой-то выход.
А что его искать, он же есть, и очень простой!
Еще мама говорила.
Сейчас июль. Надо просто забрать документы и отнести их в другой институт, в котором приемные экзамены в августе.
МГУ? Вот, пожалуй, то, что надо.
Высотное здание, Ленинские горы, Москва-река. Место, где Герцен и Огарев давали свою клятву. Там красиво.
Да, надо поступать в МГУ…
Это, конечно, не МГИМО, но все же…
Но какое разочарование!
Философский факультет, который выбрала Наташа, находился вовсе не в высотном здании университета, как она предполагала, а в расположенном возле проспекта Вернадского гуманитарном корпусе.
Корпус этот представлял собой огромную одиннадцатиэтажную серую прямоугольную коробку и выглядел весьма непривлекательно.
Зато дорога к нему была приятной.
Выйдешь из метро — и на тебя тут же пахнет садом. Будто пропитанная выхлопными газами столица осталась где-то позади, уступив место зеленой деревеньке…
По обе стороны проспекта в два ряда посажены яблони. Год выдался урожайным, и ветви были увешаны плодами, едва начавшими наливаться.
«Никогда не ешь зеленых яблок», — всегда строго выговаривала ей мама. Но Наташа обязательно каждый год нарушала этот запрет.
Что может быть вкуснее кислого-прекислого, твердого-претвердого крохотного яблочка! Откусишь чуточку, сморщишься от оскомины и наблюдаешь, как на месте укуса мякоть на глазах становится бурой, ржавой. Глотаешь понемножку, с трудом. Если удастся доесть до сердцевины, то семечки там беленькие, мягкие. Их тоже разжевываешь, у них свой, особый вкус.
И вот надо же — здесь, в Москве, где все только магазины, яблоки растут прямо посреди улицы!
Наташа поднялась на цыпочки и потянулась к нижней ветке, предвкушая удовольствие.
Вдруг откуда ни возьмись выскочила на нее огромная тетка в оранжевом рабочем жилете.
Она держала лопату. И не просто держала, а замахнулась на Наташу, точно собираясь рубануть.
— Много вас тут, умных таких! — завопила она. — Яблочек им на халяву! Ты их сажала?
— Нет, — Наташа отступила с газона на тротуар. — А вы сажали?
Тетка даже задохнулась от такой наглости:
— Я асфальт кладу! А ты мотай отсюда, соплюха!
— Извините, — сказала Наташа и пошла дальше вдоль стройной чугунной решетки, ограждавшей территорию университета.
За университетской оградой не было яблонь, зато росло много вишневых деревьев.
«Представляю, как тут красиво весной, когда все цветет, — подумала девушка. — Вот поступлю — погуляю тут, все осмотрю. Только бы поступить. Я должна поступить!»
С первого экзамена — сочинения — жарища стояла за тридцать.
Весь огромный поток абитуриентов впустили в большую лекционную аудиторию на первом этаже гуманитарного корпуса, где столы были расположены амфитеатром.
Наташа слегка замешкалась, и ей досталось место у окна, на самом солнцепеке. Окна без штор, духотища, дышать нечем, щека и ухо, кажется, сейчас расплавятся.
Однако темы оказались для Наташи несложными. Она писала о Гоголе — ее и мамы любимом писателе. Кроме того, как опытная учительница, мама предвидела, что во многих вузах среди тем сочинения будут гоголевские, ведь в этом году исполнилось 130 лет со дня смерти писателя.
Поэтому Наташа писала не только легко, но и с удовольствием.
Она словно бы воочию видела и разросшийся плюшкинский сад, и нелепую беседку Манилова с надписью «Храм уединенного размышления». Ей казалось, что она чувствует вкус балычков и пирогов с осетриной и груздями, которыми лакомятся гоголевские герои, и трясется на бричке по пыльному тракту вместе с Чичиковым.
