Было только два часа. Ласалль ушел, пообещав зайти к четырем и отправиться вместе во дворец. Я строил тысячи предположений, стараясь решить — зачем меня призывает император. Раздумывая таким образом я, в конце концов, решил, что император призывает меня потому, что нуждается в храбром офицере.
Придя к такому решению и страшно обрадованный им, я стал писать письмо матери, в котором сообщал, что меня ждет император, желающий со мной посоветоваться об одном важном деле. Получив мое письмо, матушка должна была убедиться в том, что у императора большой ум, и что он всегда знает, с кем нужно советоваться.
Ровно в половине четвертого в мою комнату вошел Ласалль в сопровождении хромого статского господина, который был одет в черный костюм с белыми кружевами. У нас в армии мало знали статских, но этого господина знали все, потому что он был единственным во всей Франции человеком, с мнением которого считался сам император.
— Господин Талейран[3], — произнес, Ласалль, — позвольте вам представить лейтенанта Этьена Жерара.
Я поклонился, а государственный деятель оглядел меня с ног до головы. Взгляд его впивался в меня, как острие рапиры.
— Сообщили ли вы лейтенанту об обстоятельствах, при которых император приказал ему явиться? — спросил Талейран своим сухим, скрипучим голосом.
— Вот как это случилось, юноша, — начал Ласалль. — Сегодня утром я был у императора в кабинете. Вдруг ему приносят записку. Он разорвал конверт, глянул на письмо и вздрогнул так, что письмо упало на пол. Я поднял письмо и подал ему, но император уже ни на что не обращал внимания. Он уперся глазами в стену, точно там было привидение. Наконец, он пробормотал: «Fratelli dell'Ajaccio». У императора был совсем растерянный вид. Мне даже показалось, что он сошел с ума, да и вы были бы такого же мнений, господин Талейран: нужно было только видеть глаза императора в эту минуту. Прочитав письмо, он полчаса или даже более сидел без малейшего движения.
— Ну, а вы? — спросил Талейран.
— Я стоял, не зная, что мне делать. Наконец, император пришел в себя и спросил:
— Скажите, Ласалль, есть ли у вас в полку храбрые молодые офицеры?
— У меня все офицеры храбры, ваше величество, — ответил я.
— Мне нужен такой офицер, на которого можно вполне положиться в боевом деле, и который мало думает. Есть у вас такой человек?
Я понял, что император нуждается в офицере, который был бы неспособен разгадать его тайны.
— Такой офицер у меня есть, — ответил я, — самое главное в нем усы и шпоры; кроме женщин и лошадей, он ни о чем не способен думать.
— Такого именно человека мне и нужно, — сказал Наполеон, — приведите его ко мне в четыре часа.
— Ну, вот и все, — закончил Ласалль свой рассказ, — я, разумеется, направился прямо к вам. Теперь вы должны изо всех сил стараться поддержать честь 10 гусарского полка.
Я отнюдь не был польщен соображениями, в силу которых выбор полковника остановился на мне, но в это время Талейран отвлек мое внимание:
— Прежде чем вы удалитесь, господин Жерар, — сказал он, — я хочу дать вам совет. Вы попадете во взбаламученное море, а я позволю себе думать, что лучше вас управляю рулем. Мы оба, я и полковник Ласалль, не имеем ни малейшего понятия о деле, в которое вас хочет посвятить император, а, говоря между нами, для нас, людей, поддерживающих на своих плечах судьбы Франции, весьма важно знать, в чем это дело заключается. Мы должны быть в курсе событий. Вы понимаете меня, господин Жерар?
Я совершенно не мог понять, к чему клонит Талейран, но я поклонился и сделал вид, будто отлично его понимаю.
Дипломат продолжал:
— Поэтому, господин Жерар, ведите себя осторожно и никому ничего не рассказывайте. Мы с полковником Ласаллем находим излишним показываться с вами на улице и подождем вас здесь. Когда вы расскажете нам о поручении, которое возложит на вас император, мы дадим вам соответствующий совет.
Тотчас же я направился во дворец. Приемная была битком набита народом. Находившийся здесь Дюрок, подойдя к Коленкуру, шепнул ему:
— Одна половина немецких герцогов ждет, чтобы их сделали королями, а другая половина ждет, чтобы их сделали нищими.
