— Княже! Там зовут тебя!
Оказалось — зовут со стены. Хотят переговоров. Перекрикиваться с ними он, конечно, не пошел — еще чего! Но посольство из города до себя допустить позволил.
Посольство прибыло тотчас и сообщило, что князь черниговский Всеволод Святославич Чермный нынче ночью преставился. И вместо него теперь его брат — Глеб Святославич. Который сопротивляться больше Мстиславу Мстиславичу, уважая его доблесть и заслуги, не желает, просит мира и готов заплатить столько, сколько будет сказано.
Так и закончилась эта короткая победоносная война. На черниговских и киевских землях устанавливался порядок. Все получилось так, как и хотел князь Мстислав. Кроме одного — Ингварь Ярославич все-таки отказался от киевского стола в пользу Мстислава Романовича, не желая, наверное, портить с ним отношения из-за такой безделицы, как Киев. Союзные князья со своими дружинами разъезжались по уделам, вновь им возвращенным. В свой Луцк уехал Ингварь Ярославич.
Князь Мстислав с богатой добычей и славой возвращался в Новгород. Он знал, что это ненадолго. Он чувствовал и знал.
Глава VIII. Галич. 1215 г
Зимой Лайна, носившая теперь крещеное имя Пелагея, родила Никите сына, как и обещала. К тому времени она уже сделалась почти совсем русской: говорила правильно, лишь иногда забывалась, и слова ее звучали как вываренные в молоке — не горшок, а коршок, не изба, а испа. Впрочем, от этого ни одному чудину до конца жизни так и не удавалось избавиться. Ходила с теткой Зиновией в церковь, забыв своих диких лесных богов, стала усердной молельщицей. Тетку Зиновию и дядю Михаила почитала, как родных. Вернувшись с князем из киевского похода, Никита с приятным удивлением обнаружил, что старики в невестке души не чают. Сына назвали Олексой.
Лайна-Пелагея научилась не только русским словам и молитвам. Она теперь умела смущаться и вздыхать, подпершись ладошкой, смеялась тихо, прикрываясь платком, ходила павой. Совсем другую помнил Никита. Но эта новая женщина нравилась ему еще больше прежней. Он полюбил бывать дома и, находясь при князе, часто ловил себя на том, что ждет не дождется, когда закончится день, а вместе с ним и служба. Можно будет ехать, слушая, как поскрипывает снег под копытами коня, а сердце сладко поколачивает в груди в предвкушении того, как он сейчас войдет к себе, разом опьянится запахами, появившимися в его доме с рождением сына, ощутит мягкую податливую грудь прильнувшей к нему жены.
Увы, счастье оказалось недолгим. Никита и сам знал, что судьба отмерила ему весьма малый срок, чтобы насладиться полюбившимся положением любимого мужа и любящего отца. Семья семьей, но от князевой службы никуда не уйдешь. Как можно! Он, княжий мечник, уже давно осознавал себя воином, и только воином. И ничего другого в жизни не хотел, да, пожалуй, и не умел делать. Знал Никита и то, что Мстислав Мстиславич долго не усидит в Новгороде — призовут его иные дела, в иных землях. Так оно и случилось.
Вскоре после того, как родился маленький Олекса, в Новгород явилось посольство из ляхов, от краковского герцога Лешка Белого. О таком раньше и помыслить было нельзя — чтобы ляшский князь искал помощи у русского князя, да еще столь далекого, как Мстислав Мстиславич. Всегда ляхи были противниками русских, и главной причиной раздоров была богатая земля галицкая. Всегда точили зубы на этот край и предки Казимировы. А потомство его, Казимира Справедливого, тоже не прочь было присоединить Галич к своим владениям. Но после безвременной смерти Романа Мстиславича угры оказались проворнее ляхов. Потому-то и решился Лешко Белый обратиться к Мстиславу Мстиславичу.
Предложение было простым и заманчивым. Краковский герцог, как бы сожалея о том, что исконная русская земля стонет под гнетом чужеземных захватчиков, предлагал Мстиславу Мстиславичу соединить силы и угров из Галича вышибить.
И конечно же князь Мстислав отказаться от такого предложения не мог. Во-первых — действительно русская земля страдала от угорского насилия, и освободить ее теперь было для Мстислава Мстиславича святой обязанностью. Во-вторых — мало что могло так польстить его самолюбию, как то, что к нему за подмогой обратились из таких отдаленных земель. Слава удалого князя новгородского вышла далеко за пределы Руси! И, в-третьих — Мстиславу Мстиславичу становилось все неуютнее в Новгороде.
