– Люблю море, – говорит он, не оборачиваясь, и я понимаю, что мы припарковались у обрыва и уже приехали на побережье. – А ты? – Наконец он смотрит на меня, и взгляд его невыносимо печален. – Ты ведь тоже любишь море, правда, Крис?
– Да, да! – отзываюсь я. – Тоже.
Он говорит так, точно понятия об этом не имеет, точно мы ни разу не выезжали вместе на побережье. Во мне вновь разгорается страх, но я противлюсь ему. Я хочу остаться в настоящем, здесь, со своим мужем. И пытаюсь вспомнить все, что прочла в дневнике сегодня утром.
– И ты это знаешь, милый!
– Знаю, – вздыхает он. – Ты всегда любила море. Но теперь – теперь иначе. Ты меняешься. Ты очень изменилась за эти годы. С тех пор, как все случилось. Иногда я тебя не узнаю. Всякий раз, просыпаясь, я не знаю, какой ты будешь на этот раз.
Я молчу. Не могу придумать, что ему на это ответить. Мы оба знаем, как бессмысленно оправдываться, говорить, что он ошибается. Знаем, что я – последняя, кто знает, меняюсь ли я с каждым днем.
– Прости, – говорю я.
– Ну что ты! Не извиняйся. Ты не виновата. Ни в чем не виновата. Это я эгоист. Только о себе и думаю.
Он отворачивается и смотрит на море. Вдалеке виднеется огонек. Это лодка покачивается на волнах. Луч света в море вязкой черноты.
– У нас ведь будет все хорошо, Крис? – спрашивает Бен.
– Конечно! – отвечаю я. – Конечно хорошо! Мы сможем начать все сначала. У меня есть дневник, и доктор Нэш мне поможет. Мне лучше, Бен. Я это знаю. Думаю, я смогу снова начать писать. Почему бы и нет, правда? Я выкарабкаюсь. Знаешь, я снова общаюсь с Клэр, и она мне поможет. – Мне приходит в голову мысль. – Надо бы нам собраться вместе, как думаешь? Как в старые времена, в универе? Все втроем – ты, я и она. И ее муж. Кажется, она говорила, что у нее муж. Встретимся и что-нибудь придумаем вместе. Здорово будет! – Я вспоминаю не раз сказанную им ложь, каждый повод не верить ему – и гоню воспоминания прочь, напоминаю себе, что все недоразумения разрешились; теперь моя очередь быть сильной, быть оптимисткой. – Давай поклянемся больше не врать друг другу. И тогда все у нас будет в порядке.
Он оборачивается и смотрит на меня:
– Ты ведь меня любишь?
– Конечно. Конечно люблю!
– И прощаешь? За то, что уходил от тебя. Я не хотел этого. Но у меня не было выбора. Прости меня.
Я беру Бена за руку. Его ладонь, слегка влажная на ощупь, теплая и в то же время холодная. Пытаюсь удержать ее в своих. Он вроде не сопротивляется, но и не делает попытки сжать мою. И его ладонь, вялая и безжизненная, падает на колени. Я сжимаю ее – и лишь тогда он, кажется, замечает, что я держу его за руку.
– Бен, я понимаю тебя. И прощаю. – Я заглядываю ему в глаза; они тоже кажутся тусклыми и пустыми, точно повидали столько ужаса, что больше не могут смотреть на мир. – Я люблю тебя, Бен.
Его голос становится тише.
– Поцелуй меня, – шепчет Бен, и я целую его, а как только отстраняюсь, он снова шепчет: – Еще… Поцелуй меня еще раз.
Я целую его снова. Но в третий раз уже не могу себя заставить, хотя он просит. И мы оба смотрим вперед, на море, на лунную дорожку на воде, на дождевые капли на лобовом стекле, мерцающие от огоньков проезжающих мимо автомобилей. Он и я. Мы держимся за руки. Мы вместе…
Кажется, мы сидим тут не один час. Бен не отрывает взгляда от морской глади. Пристально смотрит на воду, точно ищет во тьме ответ на какой-то важный вопрос. Интересно, зачем он привез нас именно сюда, что надеется найти?
– Сегодня что, годовщина? – спрашиваю я, но он не отвечает; кажется, он вообще меня не слышит, я повторяю вопрос.
– Да.
– Годовщина нашей свадьбы?
– Нет, – поправляет он. – Дня нашего знакомства.
Я хочу спросить: это что, мы так отмечаем? И признаться ему, что мне совсем нерадостно. Но это было бы жестоко, и я молчу.
Движение, недавно такое оживленное, стихло, луна поднялась высоко в небо. Я начинаю беспокоиться, что мы проторчим тут всю ночь, так и будем смотреть на море под моросящим дождем.
– Спать хочется… – Я притворно подавляю зевок. – Может, поедем в отель?
Бен смотрит на часы.
– Да-да, – спохватывается он. – Прости. Поехали. – Он заводит двигатель. – Прямо сейчас и едем.
