— Так, мы просто проверяем… Смотрите-ка, целый арсенал! Вот это был бы фейерверк!
Глац подошел к столу с двумя гроздьями сигнальных пистолетов в руках.
— Здесь все — двадцать две ракетницы. И у каждой бирка. Где будем их проверять?
— Где-нибудь снаружи.
В присутствии врача, командира экипажа и доктора Гольберга следователь двадцать два раза выстрелил в лунную поверхность. Двадцать два раза вспыхивало едва заметное пламя. Двадцать два раза майор чувствовал отдачу, но не слышал выстрела. Да, на Луне другие акустические условия, другие условия для распространения волн… и совершения преступлений.
В лаборатории следователь двадцать два раза склонялся над микроскопом и наконец отложил в сторону ракетницу. Ту, что была найдена возле трупа Шмидта. Из нее были выстрелены все три ракеты.
— Фальшивка, трюк, обман! — Глаза Гольберга горели от возбуждения. Неплохо придумано, одно колесико цепляется за другое! Шмидту приписывали самоубийство, и действительно все три выстрела произведены из его ракетницы.
— Из его ракетницы? — переспросил Родин.
— То есть, — заколебался доктор, — из пистолета, найденного у трупа. Вы правы, это не обязательно должен был быть пистолет Шмидта. Но ничего, не будь тут кое-каких неясностей, я бы, пожалуй, отважился сказать, кто из него трижды выстрелил.
Родин несколько раз подкинул на ладони пистолет.
— Кто же?
— Тот, кто упорно лжет! Почему он не сказал нам, где был в критический момент и откуда прибежал к базе? Видимо, потому, что не может объяснить, где был, ибо камуфляж с самоубийством провалился. То, что он лгал, это ясно. Что он нам говорил? Что надевал скафандр и собирался идти в лабораторию, но в этот момент взвилась ракета и в гермошлеме раздался сигнал тревоги. "Я сразу понял, что случилось, — сказал он, — ракета загорелась над радиотелескопом. А там работал Шмидт…" Затем он якобы прошел шлюзовую камеру и побежал к базе…
Родин снова посмотрел в микроскоп:
— А вы уверены, что кто лжет, тот и убивает? В таком случае человечество давно было бы истреблено. Возможно, у Маккента для этого камуфляжа была другая причина. И, кроме того, как он практически мог это сделать? В 10:53 Нейман заметил его в оранжерее. За шесть минут Маккент не мог добраться до холма. Но даже если бы и смог, то каким образом он через две минуты оказался у базы?
Гольберг взъерошил шевелюру.
— Вот это-то меня и смущает. Тогда зачем же, черт побери, ему понадобилось подслушивать у дверей Шмидта? Зачем он копался в его медицинской карточке? Накануне убийства!
— Все это так, но скажите, к чему убийце знать, какой группы у Шмидта кровь, какое давление, болел ли он в детстве и какими болезнями и так далее и тому подобное?
— Не знаю. Но разве у нас недостаточно улик для обоснованного подозрения!
— Для подозрения — да. Что же касается обоснований, это мы еще увидим. Посмотрим, что он нам скажет.
ЧРЕЗМЕРНОЕ ЛЮБОПЫТСТВО
Мельхиад стал извиняться еще с порога.
— Я хотел зайти сразу после завтрака. Но вряд ли я могу быть вам полезным, я ровным счетом ничего не знаю.
Он действительно не припоминает ничего заслуживающего внимания. Испорченный кабель? Он же все сказал. Да, разумеется, кабель мог быть испорчен преднамеренно. В свете новых обстоятельств это вполне правдоподобно. Но по характеру поломки такого вывода сделать нельзя. Заметил ли он на кабеле отпечатки пальцев? Во-первых, это невозможно определить, во-вторых, ему и в голову не пришло ничего подобного.
В конце разговора Родин взял в руки гильзы.
— Убийца должен был выстрелить в Шмидта дважды и один раз в воздух, то бишь, я хотел сказать вверх. Следов ракеты, которая взвилась вверх где-то в районе радиотелескопа, нам, естественно, не найти. Но первые две ракеты должны были упасть где-то поблизости. Как по-вашему, не остались ли от них какие-нибудь следы?
Инженер некоторое время раздумывал.
— В ракетах имеются соли стронция, окрашивающие пламя в пурпурный цвет. Взяв в том месте, где был убит Шмидт, с десяток проб грунта, можно точно определить, где сгорели ракеты, даже если на первый взгляд от них не осталось и следа.
— Неплохо придумано, — заметил Родин, — но возиться с анализами!
