– Она что у вас, еще и радиолюбительница?
– В чем ей не откажешь, это в разнообразии увлечений. Это же она связывала меня с баронессой по поводу вашего прибытия.
– Значит, радио… И что, никого здесь у вас никогда не бывает?
– Бывает. Только долго не выдерживают. Скучно им здесь.
– А мне уже кажется, что я никуда отсюда не уеду…
– Был один такой. Только это совсем плохо кончилось.
– Что случилось?
– Марлен в него влюбилась.
– Что тут страшного? Съела она его, что ли?
– Вот именно.
– А кости?
– Отдала собаке.
– Зверь!!
– Это вы о Марлен?
– Да нет, собака у вас внушительная… Как ее зовут?
– Марлен и зовут.
– Одним именем?? Как же они понимают, кто кто?
– Собака понимает не слова, а интонации. Назови ее «собака», «сучка», «Марлен» – ей все едино, всегда отличит себя от человека.
– Странно, однако… И она не обижается?
– Что я человечьим именем ее зову?
– Да нет же! Что вы сестру – собачьим?
– А что ей обижаться, собака она и есть.
– ???
– Редкая сука!
– Она же ваша сестра!
– Ну и что? Рис… то есть Урбино, у вас есть брат?
– Есть, – и секунды не подумав, зачем-то соврал Урбино.
– Ну, и как вы с ним?
– Как Рис с Урбино, – рассмеялся он.
– То есть?
– Он утонул.
– Как?!
– Да так.
Господи! зачем он все это плел? Ему было весело.
– Sorry. Моя сестра не утонула.
– За что вы ее так?..
– Не утонула, но утопила.
– Кого??
– Ну это так, образно. Хотя шрам у него остался. Да вы видели этого человека!
– Неужто Хаппенен? – Урбино вспомнил его шрам. Другого варианта не было.
Лили с озабоченным видом вертела в руках чашку.
– Хотите, погадаю?
– На кофейной гуще?
– И не надо иронизировать. Прошлое хорошо получается…
– Ну давайте. Хочу!
– …Я вижу далекую страну… Видите, воздух дрожит от зноя?.. Животное, вроде как двугорбое… Вы никогда не были в Аравии? Вы не знаете арабский? Я тоже не очень. Но именно там я научилась гадать на чашках. У этих, как их? олигофренов… олигархов… нет-нет, конечно, не дармоедов, не мародеров… не драмоделов… такие совсем бедные, почти первобытные… но очень милые люди… и не у дромадеров – это как раз их верблюды… и не друиды точно, там вообще нет деревьев, там Сахара… Как же их? Дредноуты? Вы говорите, это военный корабль? Нет, нет и нет! Оно мне еще недавно в кроссворде попалось… Ну же! Вот забывательное слово! Я неправильно сказала? Забывчивое?
– Вы замечательно сказали! Лучше не скажешь. Это уже поэзия.
Он знал это слово. На букву «Т». Но что-то (или кто-то?) помешало ему произнести его вслух. Он уже бывал в Сахаре. Действительно, очень милые люди… Дика, по доброте, хотела что-то у них купить, так они ее всем табором отговаривали: не берите, не берите! вот это, смотрите, куда красивее и дешевле! – подсовывая вообще уже черт-те что. Урбино прогнал воспоминание, и, что удивительно, слово это начисто стерлось и из его памяти, как только он решил не называть его Лили. «Трилобиты?» – нет, это окаменелости такие древние… Слово! – только что было и нет. Такого с ним еще не бывало, чтобы слово так испарилось. Как капля воды в Сахаре.
– Значит, вы не считаете меня такой уж дурой? Просто я не очень образованна, давно ни с кем не болтала… вы уж простите, если что не так скажу…
– Что вы, что вы! Вы так замечательно чувствуете слово!
– Приятно слышать от поэта. Впрочем, это к Марлен… Она тоже стишки пописывает… Вот взгляните.
– И Ангел поскользнулся на крыле… – бормотал Урбино. – Послушайте, это же совсем неплохо!
– Что эта дьяволица может понимать в ангелах?
– Ветка качается в центре покоя… Если б я знала, что это такое![33] А это вообще замечательно!
– Обязательно передам ей ваше благосклонное мнение. – Лили поджала губы.
– У меня тоже что-то подобное было, – увлеченно продолжал Урбино. – Не помню… Что-то про то, как в безветренную погоду засыпают деревья на закате. Они всеми веточками пошевелятся, прежде чем замереть. Это их собственные, не вынужденные внешними воздействиями движения! Особенно меня потрясли подсолнуховые поля…
– Это как у Ван Гога, что ли?
– У него подсолнухи, а то поля до горизонта… Я даже сделал одно открытие, только никто из биологов мне не поверил. На солнечном склоне… Впрочем, не буду.
