— Мы могли бы… — продолжала, между тем, Олька, — если и не заниматься расследованием открыто, то хотя бы попробовать составить свою версию происходящего. Ты же говорил о завоевании авторитета, помнишь? По-моему, отличная тропка к авторитету… Послезавтра состоится общее собрание садоводов, ты в курсе?
— Да, что-то такое слышал.
— Ну вот. Ты мог бы выступить со своей кандидатурой — на председательский пост. Кому нужен Страханов!
— Вопрос, конечно, риторический.
— У тебя будет шанс — если пообещаешь раскрыть это дело. Во всеуслышание.
— Ага, вот видишь! Уже раскрыть! Ну ладно, я не возражаю… конечно, сначала лучше раскрыть, а потом уже выдвинуть кандидатуру. Но у нас времени не хватит.
— Ты должен выступить на собрании, — повторила Олька, — если даже тебя не выберут, все равно, мы сделаем серьезную заявку.
— Его и не выберут, — изрек вдруг Димка, стоявший все это время чуть поодаль.
— Почему это? — осведомился я; с раздражением, которое, вырвавшись у меня совершенно неосознанно, обнажило все мои тайные сомнения.
— Потому что он ребенок, — ответил Димка просто, — и мы все тоже дети.
Тут уж и Мишка отреагировал:
— Почему ты так говоришь?
Самый очевидный ответ был: «потому что это правда». Его, однако, не последовало. То, что Димка ответил, по сути дела, ответом вообще не являлось. И поэтому, быть может, это произвело на меня значительно более сильное впечатление.
— Я говорю то, что мне пришло в голову. Мы же только играем и все.
— Да неужели? — мигом отреагировал Мишка, — все Оль, я согласен. Послезавтра выдвигаю кандидатуру.
— Отлично.
— Пошли, Миш…
По пути домой он наставлял меня:
— Матери не вздумай говорить о наших планах. И ничего о государстве — вообще.
— Мы будем помогать Стиву в расследовании?
— Конечно.
— Ладно… — я отвернулся.
— Что такое?
— Ты же не хочешь ничего расследовать, как я понял.
(Да, конечно, Мишка с этим осторожничал — это, однако, не было объяснением моего дурного настроения; настоящую причину я скрыл).
— Это не так. Мы будем помогать ему.
— Хоть увидеть бы его для начала вживую!
— Увидишь, не волнуйся.
— Обещаешь?
— Обещаю.
Мать уже поджидала нас на крыльце; завидев Мишку, она издала короткий манерный возглас: «О!», — ее рука прочертила в воздухе дугу.
Моментально Мишка обернулся и подмигнул мне.
— Ну что, объявился, наконец?.. Мозги прекратили заезжать? — говорила она полушутя, полувсерьез, но все же еще и с презрительной ноткой, — твой отец просил передать, что завтра берет вас в лес. В шесть часов вы встаете. Так что учтите — нужно, значит, лечь спать пораньше. И вообще уже надо перестраиваться на другой режим — это я Максим тебе говорю, персонально. Осенью — это понятно, но и летом — летом тоже нужно, поэтому давай уже… такого, как вчера больше не будет. Понял?
Я опустил голову. Затем кивнул и поднялся на крыльцо.
— Эй, да вы что-то странные какие-то! Что случилось-то опять? — воскликнула вдруг мать.
— Да ничего не случилось, тетя Даша, — тотчас отозвался Мишка и, чтобы перевести разговор в другое русло, заметил вдруг, что у него нет сапог для грядущего похода в лес, и не одолжит ли она ему что-нибудь подходящее.
Известие о завтрашнем походе в лес меня, однако, не развеяло. Снова и снова всплывала передо мной одна и та же картина: Серж, подскакивая, бежит к своей бабке. И потом эти неожиданные слова Димки, которые меня больно укололи (да и не только меня, скорее всего; Мишку тоже): «Его и не выберут… потому что он ребенок. И мы все тоже дети».
Нас не выберут, потому что мы дети.
И по этой же причине мать заставит сегодня улечься в десять, не позже. Тут я еще вспомнил, как Олька говорила, что последнее время в будни ночует у себя в домике, одна. «Ничего себе ей воля, а она даже этим не пользуется — спит. Глупая! — снова пришло мне на ум, как и день назад, — сегодня четверг — значит, скорее всего, она будет в домике, одна. Повезло!..»
За ужином я напомнил Мишке о его обещании — попросить дядю Вадика о Поляне Чудес.
— Потом, — быстро отмахнулся он.
— Когда потом?
— Когда в лесу уже будем… ну хорошо — завтра утром, когда будем уходить.
— А почему ты сейчас не можешь попросить?
