Я тоже вырос, окреп, но и на сей раз не мог сорвать платок с флюгера…
— Макс, да что ты такое затеял?..
Я снова обернулся; Мишка упирал руки в бока.
— Кажется, мы собирались перепечатывать «Midnight heat».
— Они здесь, Миш…
— Что?
— Я говорю: они здесь.
— О ком ты?
— Предвестники табора. Они вернулись, — я не кричал, нет; напротив, сам не знаю, почему, говорил совершенно спокойно.
И я был совершенно убежден в том, что говорил.
— С чего ты взял? — тихий, затаившийся вопрос.
Я направился к дому.
— Эй, Макс! С чего ты взял? — повторил Мишка (уже значительно более резко, чем в прошлый раз), когда мы снова были в комнате.
— Сейчас не время объяснять. Я это точно знаю.
Я мог бы ответить ему более конкретно — это вовсе не заняло бы много времени: «Флюгер! Он обмотан платком. Так же было и в тот день, когда мы с твоим отцом отправились в лес», — что-то в этом роде, всего-то две-три фразы, однако я не собирался вдаваться теперь в какие-то заурядные объяснения.
Я сел на кровать и принялся вытаскивать шарики, которые были в коробке, — осторожно, чтобы ни один не повредить; складывал их себе на колени.
— Откуда… Послушай, и что ты собираешься делать?
— Мы должны вызволить Ольку, слышишь? Хотя бы попытаться, Миш! А вдруг она еще жива? О Господи, только бы она была жива! Эти шарики… они здесь не случайно. Мы должны сделать то, что должны сделать, слышишь? Иначе…
— Иначе что?.. Что?!
— Иначе я себе никогда этого не прощу.
Я взял один шарик из коробки, и принялся развязывать нитку, но мои руки дрожали, сильно, и мне не сразу удалось расщепить пальцами тугие горошинки, в которые превратились узлы. Может быть, ножницами? Нет, я боялся повредить шарики.
— Что ты пытаешься сделать? Ты собираешься их надувать, я понял, — спрашивал, между тем, Мишка, — но зачем?
Я обернулся и сказал ему:
— Резина, хотя и старая, но крепкая. Получится, я уверен.
Кто тебе сказал? С чего ты взял?
«Потому что сегодня мы должны сделать это. И по этой же причине — потому что мы должны — мы и обнаружили шарики… Я обнаружил. Я. Они неслучайно лежали в этой коробке».
Ты думаешь, они хорошо сохранились? Почему?
«Потому что здесь главное человеческие мысли и стремления… дух, а не материя».
Я, наконец, справился с ниткой, намотал ее на палец и принялся надувать шарик.
— Макс, да что ты хочешь делать, черт возьми? Эй! — Мишка схватил меня за руку.
Я прекратил надувать, пережав шарик на конце большим и указательным пальцем.
Наши взгляды встретились. Мишка требовал ответа — промолчать было нельзя.
Я коротко объяснил ему.
— Ты спятил!
— Если ты не пойдешь туда со мной, я пойду один, ясно?
— Как ты собираешься найти эту поляну ночью?
— Нам не придется ее искать. Она сама нас найдет. Давай, лучше помоги мне.
— Сама нас найдет? Макс, что это значит?
— Я сказал, помоги мне… послушай, не сейчас, ладно? Это слишком долго объяснять. Слишком! Ты меня понял? — этот последний вопрос я задал очень резко, почти угрожающе. — Давай, надувай шарики.
Он сел на стул.
— Макс, просто… просто… я не понимаю, что ты хочешь этим добиться…
Надувая уже второй шарик, я посмотрел Мишку. Он устремил перед собой невидящий взгляд; очевидно, Мишка пребывал в замешательстве.
— Совершенно не понимаю… мы же выяснили, что эти… Предвестники табора не имеют никакого отношения… что Перфильев причастен — возможно, он к этому причастен, — Мишка вдруг резко поднял голову и посмотрел на меня; словно его осенила некая мысль, — ты что, испугался идти к Перфильеву, так решил себя теперь реабилитировать?
— Так…
Я бросил надутый шарик на кровать и схватил Мишку за локоть.
— А вот этого я не слышал, черт возьми! — ей-богу в этот момент мне показалось, что я готов ударить Мишку.
И в то же время, я едва удержался, чтобы не расплакаться, но Мишка вряд ли мог заметить это, потому что внешне я не подал никаких признаков. (Скорее всего, у меня было побелевшее от ярости лицо; и истончившиеся губы тряслись).
— Макс… да ты что успокойся… ты прав.
— Я прав?
— Да, ты прав, — он вскочил и взялся за еще не надутые шарики, которые лежали в коробке.
— Вот, так-то лучше.
— Да, да, да… — он суетился вокруг коробки и все бормотал, как будто в забытьи, — мы должны попытаться… должны, да… ты прав, ты прав, черт возьми…
