— Нет-нет-нет, есть же разные детективы, — поспешно сказал Мишка, поправляя себя, — Макс, как я понимаю, тяготеет к классическим начинаниям… верно, Макс?
— Да, — проговорил я едва ли не сквозь зубы.
— Ну вот. Значит, ты на верном пути, — Мишка игриво толкнул меня в бок.
— Ну ладно. Но если все же когда-нибудь напишешь фэнтези, обязательно дай мне почитать — я охотно. Фэнтези — это понтово.
За сим я успокоился — более или менее; у меня было желание продолжать эту тему и доказывать Пашке, что «нет, этого я никогда в жизни не стану писать, — только детективы», но все же я сдержался, не те были обстоятельства — во-первых, Пашка пригласил нас завтра к себе — это его в некоторой степени реабилитировало; во-вторых, пора уже было расспросить о поселке.
Я ощутил секундный страх.
Мишка принялся расспрашивать не сказать, что с осторожностью, а все же голос чуть понизил, и я снова сразу вспомнил об Ольке.
Снова опаска. Снова страх.
Пашка сообщил не много, не мало, — средне; ответы не лаконичные, но и не слишком затянутые. Поначалу у меня создалось впечатление, что он равнодушен и безучастен; потом, однако, я понял, дело было не в этом: Пашка еще и не склонен был анализировать информацию, которой обладал. (В каком-то смысле это было только лучше, потому что она поступила к нам безо всяких искажений).
Первый человек, о котором Мишка завел разговор, был Серж.
— Не, он давно здесь не появлялся… — Пашка чуть нахмурил брови и качнул головой, — не появлялся, как и вы… с того же времени. Но слышно о нем часто. Родионова рассказывает всякие новости. Последняя из них: «мой внук поступил в милицейскую академию». А учился он в английской школе, — сказано это было безо всякой оценки, а просто с той интонацией, с какой перечисляют факты.
— В английской? Я не знал, — сказал Мишка.
— Ты и не мог — он туда три года назад перешел. Так вот… рассказывала, что поступить в академию невероятно сложно, и Серж очень рад, что попал. Потому что при поступлении срезали беспощадно и даже золотых медалистов. Особенно по подтягиваниям и стометровке, — опять безо всякой оценки, только перечисление.
А я представил себе тотчас, как Серж, вернувшись домой с экзаменов, рассказывал то же самое всем своим родственникам наперебой с глазами-ромбиками и едва ли не благоговейной интонацией — ему-то удалось в результате пройти по конкурсу. Я ухмыльнулся. Сразу после мне, однако, пришло в голову, что не следует представлять себе Сержа, основываясь на событиях пятилетней давности, — он же вполне мог измениться. Ведь Пашка изменился!
И тем не менее, поверить в то, что изменился Серж, было труднее. Но почему?
Ответа на этот вопрос у меня не было, просто так подсказывала интуиция — и все.
— Родионова еще рассказывала, как усиленно он готовился. Каждый день с утра бегал два километра, что-то в таком духе.
— Это вы там не про Сержа перетираете? — послышался с первого этажа смешливый голос Димки.
— А тебя вообще никто не спрашивает! — моментально отреагировал Пашка.
— Дим, поднимайся сюда уже, — позвал Мишка, — потреплемся.
Пашка, на сей раз, не стал протестовать Мишке, а только отвернулся; в сторону «паззла».
— Мы тут с ним в бадминтон играли. Он приезжал пару недель назад, — последовал ответ с первого этажа.
— Так Серж все-таки приезжал сюда? — сказал я.
— Ну, это не в счет, что он приехал один раз, — просто ответил Пашка, — да еще и с Димкой в бадминтон играл. Я с Сержем не поговорил почти, — он равнодушно пожал плечами.
— Прямое попада-а-ание облегчает понима-а-ание, — Димка едва ли не принялся напевать — снова.
— О чем это он? — рассмеялся Мишка.
— Так сказал Серж, когда заехал Димке воланом под дых. Так Димке и надо, — заключил Пашка; и ухмыльнулся на пару секунд.
— А Лукаев? — Мишка кивнул в сторону окна, на наш участок, подразумевая, очевидно, что за ним находится лукаевский.
— Что — Лукаев?
— Жив?
— Конечно, жив.
Мишка рассмеялся.
— Только на прошлой неделе грозился скормить Димку своему чайному грибу — за то, что тот слишком много газонокосилкой трещит…
Мы с Мишкой рассмеялись — уже вдвоем; Пашка просто улыбался и почесывал голову, а потом почему-то отмахнулся рукой, как делал это раньше, когда мы стояли на улице, и ему досаждали шмели. А потом прибавил:
