— Но ведь…
Мишка не дал договорить; прервал меня, снова повторив:
— Это была моя ошибка, да. И я ее признаю. Мы просто встретились, поболтали. Он, разумеется, и не знал, в чем настоящая цель нашей встречи.
«Настоящая цель? А может быть, ты просто не захотел увидеть?»
Склонив голову, я бросил взгляд на Мишку, исподлобья, несколько раз; я чувствовал, как во мне начинает взмывать негодование, однако не был еще готов к наступлению, — не потому, что не знал, как проведу его, а просто мне необходимо было еще в полной мере осознать всю тяжесть Мишкиной «слепости», — так он теперь это представлял мне. Он старался обелить себя? Да нет же, он действительно верил в то, что говорил.
Я произнес утвердительно, но пока что еще спокойно:
— Ты, конечно… не спросил его напрямую.
— Нет. Да я и не верил — честно — что он может так вести себя. Ты же помнишь, каким он был хорошим человеком — раньше.
Автобус остановился, и мы вышли: дед через задние двери, а я с Мишкой — через передние, и поскольку мы уже немного проехали поворот на лес, и нужно было вернуться, дед сразу оказался впереди.
Я закопался, закидывая на плечи рюкзак, а Мишка остался стоять рядом со мной, — мы не спешили к деду.
Дед стоял и смотрел на нас; и весело кивал, указывая себе через плечо, — как бы приглашая следовать за собой.
— Ну чего, дорвались теперь до воли, точно?
— Дедуль?
— Я говорю: дорвались до свободы, да?
— Мы?
— Ну а кто? Давайте, пошли!.. Дорогу-то не забыли? — дед не стал нас дожидаться — развернулся и пошел к повороту.
— Да, все как прежде, — уверенно сказал Мишка — будто вердикт выносил.
Я уже надел рюкзак и посмотрел на него: он оглядывался по сторонам.
— Да я все про этот город… — пояснил Мишка, заметив мой взгляд.
— Совершенная дыра, — я пожал плечами и отвернулся.
Два ряда двухэтажных с облупившейся краской домов; и дорога между ними, — это и правда можно было только с натягом назвать городом. Но дело было, конечно, не в том, как правильно это называть.
— Согласен, да… Сюда же, кажется, бывших заключенных ссылали — в советское время, я имею в виду…
Я пожал плечами.
— И смотри, стекляшку продуктовую снесли… как там она называлась?.. Не помнишь? A-а, все, я сам вспомнил: «Кредо-Алексий». П-ф-ф-ф… ну и название, Бог мой!
— Эй, ну вы чего? Не отставайте! Чего вы, столбы считаете что ли? — дед уже поворачивал на дорогу к лесу.
— Идем, идем, дедуль!.. — поспешно выкрикнул Мишка; засеменил вперед, — мы тут просто что-то подзадумались!
— Чего?
— Я говорю: задумались мы что-то, — Мишка повторил, выкрикивая каждый слог, — ты не знаешь, стекляшку давно снесли?
— A-а… чубуки от трубки! Один чубук и другой — тоже чубук. Давайте, идите сюда скорее…
Мишка нагнал деда.
— Дедуль, стекляшку давно снесли?
— Стекляшку? Да года два назад…
Я намеренно не стал нагонять их — делал хотя и быстрые, но короткие шаги; у меня, должно быть, нервы сдавали.
Мишка вернулся ко мне.
— Макс, давай быстрее пойдем. Тебе идти что ли тяжело, рюкзак тяжелый? — странная наивная забота в голосе.
— Почему я только теперь об этом узнаю?
— Э-э… о том, что я… виделся с отцом? Мы с твоей матерью решили, что это останется между нами… и папой… но папа тоже ведь не знал настоящей цели встречи, — прибавил Мишка таким тоном, словно это последнее обстоятельство являлось самым веским доводом того, что и меня не следовало посвящать, — но скрывать от тебя как-то… ну ты понимаешь. Ты же родной мне человек. Это вообще твоя мать настояла — не говорить тебе. Я просто хочу, чтобы ты не имел против меня никаких…
— Все в порядке.
— Да и чего теперь скрывать, в конце концов, — резюмировал Мишка.
— Мне все равно.
— Нет, Макс, послушай…
— Но мне правда все равно. Это же не мой отец.
— Это твой дядя…
— …которого я никогда не любил.
— Макс!
— Но это правда.
— Ты не любил моего папу, дядю Вадика?
— Нет — потому что он не любил меня.
— А может, по какой-то другой причине? — резко осведомился Мишка.
— Нет. Именно по этой.
Мишка помолчал — пару мгновений; затем произнес:
— Он любил тебя, — убежденно.
— Нет, не любил, — опроверг я просто.
И почему-то именно в этот момент (а не минутой и не пятью раньше, когда мы еще ехали в автобусе), я снова почувствовал опаску, даже страх — «я вернулся на дачу… я уже здесь».
