Стрекот цикад усиливается.
Перфильев опускает бинокль и смотрит на часы.
Без пяти три.
Ранее он всего однажды наблюдал за тем, как «протекает дело», — в самый первый раз, когда совсем еще не знал этих ребят, — но сегодня особенный случай: во-первых, выходные, во-вторых, это неспокойный проезд и неспокойные люди: Родионова, Мишка, Макс Кириллов и все прочие, — Перфильев, однако, мысленно принимается утешать себя, что в три часа ночи никаких помех возникнуть не должно.
Да, игра становится слишком рискованной!
И все же «не дать этим чертовым тупарям никакой наводки… они меня после последнего раза живьем бы съели… ну уж нет! Зато если проколятся, так им и надо. А если сдадут… да кто им поверит?.. Ну уж нет, лучше бы все гладко прошло — и точка. А потом скажу им, что хватит уже, на пенсию пора мне».
Перфильев поднимает бинокль, смотрит в него секунд пять, затем снова опускает.
«Все-таки я слишком далеко… если что не так, минут семь придется бежать, не меньше… ну и что, что ты сделаешь? Если их кто увидит, сам же голову в песок и спрячет… Зачем ты вообще сюда пришел?»
Перфильев знает, зачем он пришел, но боится в этом признаться — даже самому себе.
«Нет-нет, этого не случится. Все будет в порядке», — поспешно твердит себе он.
Смотрит в бинокль — на лукаевский участок.
«Да где же они, черт их дери?!.. Ах вот, кажется… Они! И впрямь они!..»
Перфильев вертит колесико, чтобы немного отдалить изображение и посмотреть, нет ли кого еще на проезде — не дай Бог.
И вдруг замечает кое-что необычное: флюгер на участке Оли Бердниковой, он вращается настолько сильно, едва ли не беснуется, и платок подпрыгивает на оси и снова садится.
Пчела.
Ночь тихая — ветер едва уловим.
Перфильев так удивлен, что даже произносит негромко:
— Это что еще такое, черт возьми?..
И вдруг весь напрягается и даже подается вперед.
* * *
Утром, часов в одиннадцать, Марья Ильинична будет стучаться к своей правнучке: «Оля, ты почему так долго спишь? Чего не открываешь?.. Оля! Обиделась что ль на меня, я не поняла? Ну что, разве не за дело я тебя, скаж?..»
Спустя полминуты она обнаружит, что дверь отворена, кровать не застелена; Олина одежда висит на стуле.
(Рассказывает Максим Кириллов)
Сидя за обеденным столом (моя чашка с чаем давно пустовала), я вслушивался в отголоски разговора, долетавшие до меня с улицы через открытую форточку, — вместе с утренним солнечным светом, холодным и серебристым.
Говорили мать и дядя Вадик, довольно взволнованно, а иногда даже наперебой, — это чем-то походило на торопливое совещание, и я очень быстро понял, что что-то неладно, но благоразумно призвал себя сидеть на месте и слушать дальше — если только выбегу на улицу или каким-то другим образом обнаружу свое присутствие, сразу же меня развернут обратно в дом и с чрезвычайной аккуратностью позаботятся о том, чтобы я или ничего не узнал или, во всяком случае, узнал как можно меньше.
Мне оставалось только сидеть как мышь и подслушивать.
Мишка находился к разговору значительно ближе — стоя, по всей видимости, рядом с отцом, он пару раз старался встрять, но моя мать сразу же затыкала его. «…И вообще не лезь, лучше иди отсюда», — прибавила она на вторую его попытку, после чего Мишка примолк окончательно, а то еще его отец присоединился бы и тогда Мишкиному присутствию тотчас наступил бы конец.
Я сумел расслышать примерно следующее:
Мать… Так что, я не понимаю, она ее и не видела сегодня?
Дядя Вадик. Не видела. Заглянула в домик, а там нет никого. Кровать не застелена.
Мать. И одежда на месте?
Дядя Вадик. Да.
Мать. Странно… а другие родственники тоже не видели ее?
Дядя Вадик. А никто и не приехал в эти выходные. Они на курорте, в Анапе.
Мать. A-а, ну понятно! Деньги-то некуда девать! Найдут, найдут ее — можно даже не волноваться. Денег куча, так что в доску разобьются, а найдут. Заплатят милиции, и те будут знаешь как прыгать! Из-под земли достанут…
Мать еще что-то говорила полминуты, но я не смог расслышать. Затем:
Дядя Вадик. Неизвестно — его нигде нет.
Мать. Как, Перфильева тоже нигде нет?
Дядя Вадик. Да. И в сторожке искали и к нему домой уже стучались раза три-четыре — ничего. Жена не открывает.
