замах, удар!
Под стриженной шевелюрой
треснуло, и этот, в сером костюме, с грохотом распластался по паркету. Эдуард
Васильевич замахнулся снова, но, присмотревшись, отбросил молоток. Упавший
неподвижен, только из-за головы медленно расползается тёмное пятно.
Отдышавшись, Эдуард Васильевич
выглянул за угол. Дверь открыта. Выход есть! Пустая лестничная площадка, жёлтый
кафель, синяя обёртка от мороженного, лифт...
11:01. Переступив через вытянутые
ноги в чёрных лакированных туфлях, Эдуард Васильевич шагнул вперёд, к дверному
проёму. Вдруг левую лодыжку кто-то схватил снизу. Усатый. Поднимает замазанное
кровью лицо:
- Далеко собрались, Эдуард
Васильевич?
Крик.
*
* *
Ровно в одиннадцать Карев толкнул
дверь и, миновав прихожую, прошёл в знакомую комнату, не разобуваясь. Он ведь
только что оставил туфли на полу лаборатории, а снимать одну и ту же обувь два
раза подряд - уж слишком абсурдно.
Сидевший на диване Харчевский не
поздоровался и в этот раз, но было видно, что следователя он ждал.
- Я буду сотрудничать с вами, -
заявил профессор, - но не потому, что желаю играть в вашу игру. А исключительно
потому, что результаты этого дела в конечном итоге будут касаться и моей
научной репутации.
- Уважаю ваше решение. - Карев
подошёл к окну и достал электроблокнот, - Итак?
- В 87-м я помог своему приятелю
Тиму Котту найти работу. Я оформил его для участия в программе баллистики под
грант по С-проекту. В то время Тим нуждался в деньгах, и моя помощь значительно
поправила его финансовое положение.
- Замечательно! - следователь
чиркнул несколько строк по экранчику, - Ещё?
- Другому подчинённому я как-то
дал денег. Ему не хватало на дорогу к матери. Дело было под Рождество. Дорожные
тарифы повысили, а зарплату задерживали до праздника. И я дал ему из своих
личных. Не помню точно, когда это было, кажется, лет двадцать назад. Звали его,
вроде бы, Семёном.
- Хорошо! - новая запись на
планшетке, - Продолжайте.
- Ещё было как-то: студент один,
кореец, со второго технологического, просил поставить автоматом за семестр. Я
таких вещей обычно не делаю. Но ему уж очень было надо. На свадьбу опаздывал.
И, в общем, вошёл я в положение. Поставил.
- Превосходно! - с деловой
сдержанностью похвалил следователь, - Один пример лучше другого!
- Ещё вспомнил. За два дня до
нового года, а было это в 91-м, - возвращался я поздно домой. Иду от парковки,
гляжу - человек передо мною идёт. Весь шатается, ну, ясное дело, уже
напраздновался. Я уж беспокоиться начал - как бы ко мне не полез. А он вдруг
споткнулся - и прямо в снег. Копошится там, а встать не может. Я подошёл,
гляжу: человек-то приличный, одет хорошо, но пьяный вдрызг. Без шапки, видно,
успел потерять. А в руках зажал две поломанные гвоздички. И мне что-то мычит.
Ну что? Не смотреть же, как человек погибает. В общем, поднял я его кое-как,
довёл я до лавки перед подъездом, усадил. Говорю: очухайся здесь, дальше сам
пойдёшь. Да попихал его, чтоб не заснул. Такая, значит, история.
- А вот это уже уровень. -
следователь оторвал на миг взгляд от блокнота и взглянул с таким уважением, что
у профессора аж защемило в груди.
Карев нагнулся и поднял с пола
четыре больших осколка. Один за другим вставил их в раму, по краям. Один за
другим вспыхнули новые кусочки дневного вида. Следователь даже не заботился,
подходят ли они друг к другу, любые зазоры попросту зарастали на глазах. Почти
вполовину окно было восстановлено.
- Знаете, я бы тоже кое-что хотел
спросить. - Харчевский встал и обошёл диван.
- Спрашивайте. - повернулся
Карев.
- Почему... - профессор достал с
полки наугад книжку и продемонстрировал белые страницы, - Вот! Почти все
пустые. Только отдельные фразы в разных местах. А на некоторых даже названия
нет...
- А вы помните какую-нибудь книгу
наизусть?
- Целиком? Нет, конечно. Вы
намекаете, что здесь только то, что я помню из этих книг?
- Именно так. Комната, которую вы
видите - это сложный продукт взаимодействия вашего сознания и, в том числе,
памяти, с внешней программой. Ваш мозг испытывает воздействие особых волн и
химических соединений, реагируя на которые, он порождает эмуляцию.
