- Жаль. А то я хотел почитать
что-нибудь на досуге. Чтоб отвлечься. Ладно. Есть ещё вопрос.
- Да?
- Нельзя ли мух убрать? А то
прямо спасу нет. Кстати, не помню, чтобы в моей настоящей квартире когда-нибудь
творилось подобное безобразие.
- Да, мухи сгенерированы
специально, и поэтому, к сожалению, убрать их нельзя. Они усиливают чувство
реальности. Это очень важно.
- Дурдом! - фыркнул профессор, -
Другого ничего не могли придумать?
- А зачем? Мухи хорошо
справляются. Это ёмкий образ, одновременно визуальный, звуковой и даже
тактильный - когда они садятся на вас и касаются кожи своими маленькими
лапками...
- Прекратите, а то меня сейчас
стошнит!
- Я просто отвечаю на ваши
вопросы. - пожал плечами следователь и отмахнулся от подлетевшей мухи.
- И ещё... - Харчевский присел на
подлокотник дивана и наморщил лоб, - Как я умер?
- Вы не умерли.
- Ну, впал в кому. Не цепляйтесь
к словам. Как это случилось? Когда?
- Почти три недели назад. Вы сели
в университетский "прыгун", который прибыл за вами, а из него уже не
вышли. При инсульте кома развивается стремительно. К сожалению, вас обнаружили
слишком поздно. Из реанимации переслали к нам.
- Почему я этого не помню?
- Видимо, наши учёные сделали
так, чтобы дать мне возможность манёвра. Я ведь мог и не сообщать вам правды, а
постараться вытащить нужные сведения продолжая иллюзию полноценной жизни.
- Как они это делают? -
Харчевский как-то весь подобрался, буравя собеседника взглядом.
- Если вы ждёте от меня
подробностей, то вынужден вас огорчить. - следователь развёл руками, - В мои
обязанности входит стандартное делопроизводство с поправкой на
экспериментальные условия. А обеспечение этих условий - забота учёных.
- Хотелось бы всё же понять.
Какое-то время мне казалось, что это сон. Иногда бывают такие сны, в которых
успеваешь несколько лет прожить. Но здесь я тоже засыпаю. А видеть сны во
сне... Это уж слишком.
- И что же вам снится?
Профессор усмехнулся.
- Сегодня мне приснилось, что я
вас убил.
- Вот как? Почему?
- Просто хотелось выйти в
коридор. Знаете ли, сидеть взаперти в четырёх стенах не очень-то весело. А
кроме того... меня занимает идея проверить этот мирок на прочность. Раз он
существует в моей голове, то должен подчиняться моей воле.
- Не советовал бы вам.
- Отчего же?
- Этот мир не так прочен, как
кажется. Существует масса факторов, каждый из которых способен привести к
полному разрушению эмуляции.
- Что же в том плохого?
- Предпочитаете вон там
оказаться? - следователь, ткнул пальцем в зияющую дыру разбитого окна.
- А может, я наоборот, проснусь?
Вернусь в настоящий мир...
- Это невозможно.
- Почему? Ведь ваши учёные сумели
реанимировать моё сознание и даже вселить в него вас. Почему они не могут
полностью вернуть меня к жизни?
- Затрудняюсь ответить. Честно.
Вы же видите, Эдуард Васильевич, я с вами придерживаюсь принципа предельной
открытости. Обещаю спросить об этом у наших учёных.
- Спросите. Хотя... - Харчевский
усмехнулся, - придерживаются ли они с вами принципа предельной открытости?
Часы Карева пикнули.
- Как вовремя, не правда ли? -
съязвил профессор, - Чтож, до завтра, господин следователь. Я уже привык к
тому, что мне от вас никуда не деться. Вы, наверное, тоже?
*
* *
- Скажите, а возможно ли с
помощью колации полностью вернуть человека в сознание? - поинтересовался Карев,
слезая с кушетки.
- Нет. - буркнул Патканян, глянув
исподлобья.
- Даже чисто теоретически? -
Павел "влез" в туфли.
- Да.
- Почему?
- Чтобы понять, вам нужно иметь
соответствующее образование и степень.
- Кто ясно мыслит, тот ясно
излагает. Слышали такую поговорку? - Павел снял с вешалки серый пиджак, - Если
вы не способны объяснить профану, значит сами не понимаете.
Патканян шумно вздохнул и
отвернулся к монитору.
- Если говорить очень упрощённо,
- недовольно проговорил он спустя минуту, - метод колации работает лишь с тем
состоянием сознания, в котором уже находятся коматозные больные. Он не способен
принципиально изменить это состояние, вернуть его на автономное существование,
поскольку носитель - мозг - омертвел почти полностью и продолжает разрушаться.
