Хотеенков молча покачал головой. Затем неторопливо почесал
затылок.
– А что же все-таки с этим-то происходит… с
подследственным?
– Если комиссия принимает отчет, то его герой
отправляется на «определитель».
– Это что еще такое?
– Разновидность жребия. Если выпадает один вариант,
значит, работа там, наверху, получила одобрение, и все аппараты
отключаются.
– И человек умирает?
– Да. – Карев поморщился: об этом было не принято
так говорить. – А если выпадает второй вариант, это свидетельствует, что
главного о человеке мы еще не узнали, аппараты продолжают функционировать, и
следствие возобновляется снова и снова, пока наконец работа не получает
одобрения свыше, и душа не отпускается из бессознательного тела на
последнее дознание, представ пред ликом Того, Кому не нужны никакие отчеты…
– Я и говорю: убиваете, – удовлетворенно
резюмировал старик. – Что ж, господин следователь, я понял, что требуется.
Мартин… Значит, в коме он? Ясно. Чего-то совсем определенного не
припомню. Мы с ним вместе учились. Он уже тогда был замкнутый, все ему не
нравилось. То есть где надо, мог и смеяться, и лебезить, и анекдоты вспомнить,
и комплиментами сыпать – без этого не пролезешь в люди. Но это все ненастоящее
было. Только иногда, по вечерам, когда разговоришься с ним по душам за кружкой
пива, бывало, раскроется он и сам счастливый делается. Но потом уже такого я за
ним не замечал. Вместе мы поступили в «Интру», вместе ползли наверх. Мартин
опередил меня, я стал его помощником, а потом и заместителем. Чего он хорошего
делал? Да вот, когда в молодости играли мы с ним в теннис, подавал он хорошо…
Но это ведь не то, что вам нужно, так? А чтобы, там, ребенка из горящего дома
вынести или вдове какой-нибудь тысчонку отстегнуть – не найдете вы такого
за Мартином. Я, по крайней мере, не знаю.
– Он усыновил племянника, – напомнил следователь,
переминаясь на подуставших ногах.
– Как же, помню усыновление, то бишь опекунство, да, –
охотно закивал старик. – Тогда, еще при Касселе, скончался его главзам –
Гонорио Табб. Ну и въедливый же был старикан, упокой Господи его мелочную душу!
Словом, открылась вакансия второго лица в корпорации. Претендентов было двое:
первый администратор Гуобен и второй администратор – Сато. По всему, Гуобен
должен был пройти. Сложись так, и Мартин до сих пор бы ходил в администраторах.
Но тут подвернулся случай, брат его вместе с женой разбились на «прыгуне».
Мартин никогда дураком не был. Быстренько оформил опекунство, а господин
Кассель-то имел слабинку – сантиментами баловался. Вот и проникся, решил,
что Сато-де надо помочь, чтобы сироту содержать. Так и выбился хитрый лис
в главные замы.
К мальчишке он относился строго. Помню случай: в честь
какого-то очередного юбилея кто-то из начальников отделов
подначил своих, и те поднесли Мартину коробку конфет с орехами. Дорогих,
хороших. Но не знали лизоблюды, что у него аллергия на орехи. Хе-хе! И
вот, как сейчас вижу: ходит он по кабинету и вопит, что они, значит, специально
подсунули, что, мол, лучше бы и не дарили ничего, а затем взял да и бросил
конфеты в урну. Я говорю ему: чего добро выбрасывать, ты бы лучше мальчонке
снес… Ну, Мартин подумал и велел мне достать коробку из урны и завернуть в
пакет. Очень был бережлив.
Ну а когда через полтора года и господин Кассель, добрая
душа, отправился в лучший мир, совет учредителей назначил на его место Мартина.
А тот на следующий же день отослал мальчишку в военную школу на Сицилии. Я сам
подбирал, по его поручению. Больше я не слышал ничего о Вите, но, кажется, он
хорошо учился. Мартин при мне никогда, не вспоминал о нем, разве что раз-другой
спросил про оплату.
Карев озадаченно поднял глаза к небу. На фоне облаков между
рядами сверкающих стеклом небоскребов плыла желтая сарделька «прыгуна»-такси.
– Может быть, Сато помогал работникам?
– Ха-ха-ха! – широкая стариковская
ухмылка обнажила коричневые, стертые зубы. – Вы, должно быть, не заходили
в «Интру», если такой вздор несете. Став директором, Мартин сразу повысил зарплату,
но отменил все субсидии и строго следил за этим. Никому и ни в каких случаях.
Однажды, когда он был в отлучке, взял я «грех» на душу – выплатил субсидию
какому-то оператору на лечение жены.
