Познание смыслов. Избранные беседы - страница 46

Шрифт

Интервал

Это прагматическая задача. Можно ли сказать, что благосостояние стада является целью пастуха? Да, но не в этическом смысле. Благосостояние является целью, но не в этическом смысле. Он не чувствует родство душ со стадом, не хочет поднять это стадо до своего уровня и так далее. Потом, надо помнить, что те лидеры, которые имеют имена, – они возглавляют партии, выступают, борются на общественных площадках публично перед общественностью, как Трамп, допустим, с Хиллари и так далее, – это не бюрократия, а политики, это другая категория.

Бюрократы – это некая сила; она постоянно находится в поисках символического «варяга», которого призывает себе, но при этом представляет собой такую «виноградную лозу» связи анонимных кабинетов, где существует две абсолютно страшные силы – Подпись и Процедура. Бюрократия торгует подписью, и бюрократия контролирует с помощью процедуры. И на самом деле это колоссальная, могущественнейшая сила, потому что всё вместе, в целом, образует того идола, который приобретает сверхъестественные черты.

Допустим, в политическом обществе, особенно в языческом политическом обществе, существуют идолы как указания на того «мирового духа», который бродит в венах, сверху донизу, на то Бытие, которое воплощено в кесаре или в фараоне. Это идолы, которые символически указывают на объективное Бытие вне человеческого разумения, вне человеческого объёма. А государство – оно само по себе тот идол, который в себя же включает и то Бытие, на которое он указывает. Здесь «социальное» бытие становится имманентным и одновременно идолом. Это идолократия в чистом виде, это власть идола.

Почему, собственно говоря, Гоббс забежал немного вперёд с «Левиафаном»: в его время это всё только начало формироваться. Но, видимо, он уже это хорошо чувствовал.

Если режиссёр не умеет снимать кино или ставить спектакль, хотя он учился на режиссёра, то он идёт в критики. Если человек не стал писателем, он идёт в критики. А если человек не стал предпринимателем, он идёт в налоговые инспекторы. И получается, что государство – это те самые режиссёры, которые не стали режиссёрами, те самые пролетарии, которые могли бы производить какой-то продукт, но они перешли на другую сторону. Вот один из основных аргументов в спорах в сети Интернет – противопоставление родины и государства. «Я люблю свою родину, но государство мой враг», – очень часто можно это утверждение услышать. На это обычно отвечают следующим образом: наше государство – это такие же наши граждане, откуда взять других, хороших? А с вашей точки зрения, я понимаю, это не совсем так: то есть человек, переходящий в государственный аппарат, меняется?

Как священник, который является «служителем церкви». Церковь – это самостоятельная реальность, независимая от человеческого фактора. И известно, что священник может быть пьяницей, может грешить, но в момент осуществления им одного из таинств его человеческая натура, его греховность или негреховность не имеют никакого значения, – по учению церкви. Да, он является «сосудом, через который проходит благодать», потому что она не соприкасается и не оскверняется вот этим каналом, через который она действует. Точно так же в обратном смысле: государство, некоторым образом, – это «антицерковь». И точно так же человек, который идёт работать в государство, лишается своей человеческой природы в пользу сверхчеловеческой или внечеловеческой (но не в «высоком», а в инфернальном смысле) природы государства.

Государство – это очень страшная вещь, особенно потому, что она для огромного большинства людей действительно заменяет Бога и действительно является (в идолократическом пространстве) фиксацией всех высших ожиданий. Но интересно, что проблески государства были ещё и в древние времена. Это не значит, что модерн – то, что мы сейчас понимаем. Если взять вольноотпущенников в домах богатых людей, то это первые проблески представителей будущего государства. Когда вольноотпущенник становится управителем, секретарём, он является уже тем, кто решает вопрос о допуске к телу. То есть приходит, допустим, представитель дома Флавиев, бедный родственник из далёкой провинции, к лидеру дома в Риме с каким-то вопросом, с каким-то подарком или просьбой что-то решить, и встречает вольноотпущенника – возможно, даже не римлянина, не латинянина, – который останавливается перед ним и спрашивает: «Ты кто такой, что тебе надо, куда ты пришёл? Мало ли что… ну-ка давай посмотрим что ты принёс…».