— А осенью — в школу. Смешно, а придется: я десятый не кончил — один только месяц проучился. Пойду в вечернюю — не с пацанами же за парту садиться. — Федор усмехнулся, представив себя в одном классе с теми мальчишками, которые пред войной бегали в пятый класс. Мысленно он видел их такой же мелюзгой, как и тогда. — Десятый кончу — и в институт.
Они лежали на кровати рядом. Катерина, слушая, ласково теребила его волосы.
— А у тебя?.. Сколько у тебя классов? — вдруг спохватился он, ему показалось странным, что она ни разу не заговаривала о себе — как она собирается жить после войны? — Сколько у тебя классов?
— Вроде, семь. Правда не помню, — сказала она серьезно, когда он рассмеялся. — По совести сказать: в голове осталось — и на два не наскребется. Известно, какая в деревне учеба: пока поросят да телка накормишь, корову подоишь да воды наносишь на утро — книжка из рук валится. Мне уж не об институтах думать. Дом вот одной не поставить — вернусь, приткнуться некуда.
— Постой, постой! Ты серьезно хочешь назад… туда, в деревню? У вас же там нищета!
— Это со стороны нищета. А мы привыкли. Куда мне еще?
— Можно к нам, — неуверенно подумал он вслух. — Правда, тесно, но вначале можно на кухне приткнуться — не привыкать. Потом что-нибудь придумаем. Не все же время худо будет.
Катерина запустила пальцы в его густые перекосмаченные волосы.
— И за то спасибо, хоть позвал. Только нету мне другого угла, кроме тех головешек. Другой раз бросила бы все — пешком ушла. Да и родителям твоим, думаешь, нужна я? Ждут они меня там такую, не дождутся. Мать, небось, подсмотрела тебе на свой выбор?..
— Какое мне дело, что там мать выбрала, — перебил он, озлившись на то, что Катерина угадала все точно, как есть: мать уже не в одном письме, будто бы между прочим, упоминала: «…Ты, наверно, забыл ее — Таня, Чекалиных, которые на первом этаже, под Никитиными. На три класса младше тебя училась. А какая стала — загляденье. И серьезная, не балаболка, как другие теперь пошли, в педагогический поступила…» Писала и о том, что Таня влюбилась в него по фотографии и еще потому, что он воюет и дважды был ранен, и просила его адрес — наверно, напишет.
— Да и сам ты другую захочешь — помоложе, городскую, — сказала Катерина, косясь на него с настороженной улыбкой.
— Что ты молотишь? — он опять разозлился, что она почти разгадала его мысли: когда он про себя задумывался о послевоенной жизни, в мечтах каждый раз появлялась незнакомая девушка; возможно, та самая Таня Чекалина, про которую пишет мать — он представлял ее похожей на Шуру Чабанец. И только Катерине в его будущем не находилось места. — Почему ты так думаешь? — спросил он.
— Так уж… Жизнь научила. Сам знаешь, какая нам цена — пепеже. И слово-то нашли: полевая походная жена — вроде вещи, надоела — бросил.
Он приподнялся на локте, чтобы видеть ее лицо. Катерина тихо улыбалась и словно не замечала его пристального изучающего взгляда. Узенькая щелка света сочилась сквозь ее прищуренные ресницы.
Больше разговоров о своем послевоенном будущем он не затевал с нею.
Когда крупные операции на фронте прекращались, жизнь в БАО быстро приноравливалась к временному затишью. У офицеров появлялась уйма свободного времени: все текло своим чередом, как бы и без их участия. Дни и месяцы проходили в томительном ожидании нового наступления. Днем придумывали заделье: инспекции, комиссии, политучеба — свободные вечера чаще всего тратились на игру в домино. Под стук костяшек протекали часы. Был спирт или самогон — пили, оставаясь в меру трезвыми, чтобы по внезапной тревоге явиться на свои места.
У начальника КЭЧ квартира — целых полдома с отдельным входом. Во дворе напротив окна зеленая будка рации, колотится движок; чуть дальше под навесом дымит походная кухня.
В этот вечер на квартире у Сидельникова собралась мужская компания. На столе раскупоренная банка американской колбасы, тарелка спелой черешни, огурцы и домино. Спирт во фляжке, на всякий случай, прятали под столом. Выпивали по ходу игры. Партнером Копылова был Сидельников, против них играли начальник отдела ГСМ старший лейтенант Никитин и командир взвода из роты связи лейтенант Глушков. Обе пары давно сыгрались, все четверо знали, что игра ведется не честно, плутовски, но именно это и казалось интересным. «Козлы» под торжествующий рев победителей пролезали под стол, скользя ладонями по накиданным на полу косточкам черешен.
