Расстаться с ногой? Всю жизнь ходить на костылях? Сидеть, как их сосед дядя Ваня, в будке на углу и набивать набойки на старые башмаки? Нет, нога ему очень нужна! Он попытается убедить врачей, должны же они понять!
Тот, с добрым лицом, кажется, понял. Каждый день он приходил в палату, осматривал, щупал, мял ногу, заставляя Григория временами мычать сквозь стиснутые от боли зубы. А потом, после долгого раздумья, произнес слова, радостным эхом отозвавшиеся в сердце:
— Что ж... Попробуем что-нибудь сделать... Только уж ты, пожалуйста, помоги мне...
— Ты уж не подведи, — с самым серьезным видом добавил «божий старичок», — хоть запас у нас и большой, но равноценной замены в команде нету...
— Не подведу, — пообещал Григорий.
Два месяца продолжалась битва за ногу. В госпитале Корсаков и услышал долгожданное слово «победа».
Часто приходили письма от матери, подозрительно бодрые. И эта бодрость тревожила Григория больше всего. О своем ранении он не написал ни слова. Просто сообщил, что служит, должен скоро демобилизоваться, а когда, про то начальство знает...
— Может быть, и мать за своими веселыми письмами что-то скрывает от меня?
Осенью врач, поблескивая то ли глазами, то ли очками, поставил его около кровати и произнес те же самые слова, которые так часто повторял «божий старичок»: нужно устоять на ногах!..
— Гришенька, сынок! — услышал Григорий голос матери. — Да тебе, никак, плохо! Я смотрю в окно: ты ровно без сознания стоишь, о тополь опершись.
— В полном сознании я, мама! — тряхнул он головой. — Так, прошлое вспомнилось, — и, опираясь на костыли, зашагал по улице. Мать из окна внимательно наблюдала за сыном, пока тот не скрылся за углом.
Есть такая неуловимая грань между летом и осенью, когда первое еще не уложило свои чемоданы, собираясь в дальнюю дорогу, а вторая не знает, как себя вести при старом хозяине. И вот эта печать двоевластия лежит на всей природе. Небо то хмурится по-осеннему, то совсем по-летнему улыбается людям, и ни одной тучи в помине нет. Деревья стоят, не зная, что им делать: начать желтеть или пощеголять еще в прежнем зеленом наряде? Да и ветер — налетит, пройдется этаким гоголем по улице, да тут же и спохватится: а не рано ли пришел? И спрячется в подступающих к поселку холмах.
По дороге Григорий дважды присаживался на скамейки, щедро разбросанные по всему поселку. И не потому, что устал выстукивать костылями, нет, просто ему интересно было наблюдать за схваткой двух времен года, когда они, словно борцы, кружась по ковру, присматриваются друг к другу, чтобы, улучив момент, провести решающий прием.
Сверх ожидания, вся процедура оформления не заняла много времени. Буквально через час-полтора Григорий отправился в обратный путь. Выйдя за ворота, достал из кармана сероватую книжечку и вслух прочитал: «Свидетельство об освобождении от воинской обязанности».
— Вот и отвоевался, солдат... Книжка серенькая, а почему-то «белым билетом» зовется... — И, вздохнув, спрятал ее в карман гимнастерки.
«Если сейчас наискосок перерезать площадь — упрешься в Галкин дом. Зайти или не зайти? А как встретит Галкина мать? Будет рада? А вдруг... Я вернулся, а Галка уже никогда не вернется...»
И увидел Галкину мать. Она стояла на противоположной стороне улицы, опустив на землю плетеную кошелку и, не отрываясь, смотрела на Григория.
«Вот и конец моим колебаниям!» — почувствовал Григорий неприятный холодок в груди. Если бы можно было сейчас спрятаться, он, не задумываясь, сделал бы это. Но теперь поздно. Она сама, сделав знак Григорию, чтобы не трогался с места, уже переходила улицу, оставив на земле кошелку.
Подошла, обхватила Григория за шею, спрятала лицо у него на груди, повторяя одно и то же, вымученное, выстраданное: «Нету больше нашей Галочки... Нету больше нашей Галочки!..»
На свете существует много слов утешения — хороших, теплых, искренних, способных облегчить горе человеку. А сейчас Григорий растерянно подумал, что не может вспомнить ни одного из этого множества. Те же, что приходили на память, попросту не подходили для такого случая. Только когда женщина перестала всхлипывать, он удивился, почему же не пришли ему на ум слова «божьего старичка»:
