— Совсем не могу ничего вспомнить, — продолжал отнекиваться Судзуси. — И даже «Варварскую свирель» не помню. Не лучше ли перестроить кото в прежний лад и попросить играть Накатада? ‹…› Если бы Накатада начал играть, то и я бы, может статься, что-нибудь вспомнил. ‹…›
— Когда ты начнёшь играть, я скажу ему: «Твой соперник уже играет, сыграй-ка вместе с ним». Но уж коль ты, который обычно не отнекивается, играть не хочешь, то где мне упросить этого строптивца? Однако попробую! — И он громко позвал к себе Накатада.
Накатада в это время играл вместе с другими на флейте в шатре, где сидели чины Левой императорской охраны и исполняли музыку, торжествуя победу в соревновании. Когда молодой человек услышал, что его зовут, он отложил флейту и куда-то убежал. Желая отыскать место, где его не найдут, он укрылся в покоях Фудзицубо, дочери генерала Масаёри, которая служила во дворце наследника престола. Увидев его, прислуживающие дамы со смехом стали спрашивать, от кого он прячется.
— Прямо не знаю, что мне делать, — ответил Накатада. — Покинуть дворец я не могу и ищу, где бы спрятаться. Только у вас я чувствую себя в безопасности.
— Ах, в какое затруднительное положение вы нас ставите! — сказала Хёэ. — Разве можно укрывать злоумышленника? Ведь потом нас будут обвинять.
— Я не совершил ничего предосудительного, — ответил он. — А вот вы, наверное, совершаете множество проступков.
— Как злодей не увиливает, а дел своих не скроет? — продолжала своё Хёэ.
— Но должны же здесь быть и серьёзные люди, у которых можно попросить защиты, — сказал Накатада.
Он проник в передние покои, за занавесь. Накатада был совсем близко от Фудзицубо, их разделяла только переносная занавеска. Молодой человек обратился к Фудзицубо: — вы не явились сегодня на праздник во дворец Человеколюбия и Долголетия, и это прямо-таки преступление. Вряд ли можно ещё где-нибудь увидеть такое великолепие, а вы глядеть не пожелали. Право же, это был удивительный праздник…
Фудзицубо велела Хёэ передать молодому человеку: «Почему вы пришли сюда? Я не должна была бы разрешить вам скрываться в моих покоях».
— Ты время от времени прислуживаешь здесь, вот и я решил подражать тебе, — в шутку ответил Накатада девушке и прибавил: — Но по правде говоря, очень жаль, что вы не видели такого замечательного зрелища…
— Госпожа последнее время нездорова и никуда не выходит, — объяснила Хёэ. — А какая команда победила?
— Что за глупый вопрос! — засмеялся Накатада. — Конечно же, победила левая команда. Разве я не военачальник Левой императорской охраны?
— Именно поэтому я и думала, что левые не победят, — отпарировала Хёэ.
— Языком-то легко молоть, — поддразнил её молодой человек. — Нет-нет, на тебя я никогда не сержусь. Право, жаль, что вы не присутствовали на празднике. Я-то надеялся, что твоя госпожа обязательно прибудет. Танцы исполнялись те же самые, что всегда, но танцевали особенно виртуозно. Однако госпожа твоя не глядела, а это всё равно что расстилать ночью парчу.
— А не поиграете ли вы здесь немножко? — спросила Хёэ.
— Нет, ни за что. Вот разве что вместе с твоей госпожой.
Так они говорили о том о сём, и Фудзицубо отвечала через Хёэ.
— Когда приезжают иноземцы, например из Когурё, нужен толмач, но со мной-то к чему разговаривать через толмача? Разве это не странно? — спросил Накатада.
— Вы так искусны в корейской музыке[703], что вас принимаешь за иноземца, — ответила Фудзицубо.
Наступил вечер. Повеял прохладный осенний ветер.
— Ветер осенний
Дышит прохладой.
Белое платье надев… —
пропел задумчиво Накатада и заиграл на кото, стоявшем перед ним[704].
— Если вы так поёте, значит, где-то есть женщина, которая вам доверилась, — заметила Хёэ.
— Только здесь могла бы быть такая женщина, — вздохнул он.
— Но ведь говорят: и в полях, и в горах… — продолжала девушка.
— Это о буре в человеческом сердце!
— А когда говорят: попутный ветер?
— Он уже превратился в холодный ветер осени, — ответил молодой человек.
— Впрочем, в небесах раздаются звуки.
— А что если выйти наружу? — продолжал Накатада.
— Прошла весна, и в поле не слышится больше шума работ. Ну, что? — не сдавалась та.
