— На ложе стрела
Грустит одиноко.
Иней пушистый
Её оперенье
Покрыл…
Ничего другого не надо иметь в мыслях!
Он передал чашу принцу Тадаясу. Тот сложил так:
— Ночь холодна,
И иней, покрывший
Те перья,
Которые скрыть невозможно,
Ещё не растаял…[697]
Нехорошо, что об этом заговорили с самого начала.
Масаёри принял от него чашу и произнёс:
— Даже летом
Иней, землю покрывший,
Не тает.
Как холодно, видно,
Было зимой![698]
Он передал чашу Канэмаса, который сказал:
— Осень приходит,
И дивный цветок
Тронут морозом.
Что ж! — в поле на травы другие
Свой взор обрати[699].
Пусты все уверенья в постоянстве!
Канэмаса преподнёс чашу принцу Хёбукё. Принц сложил:
— Увидя цветы,
Что ковром
Осеннее поле покрыли,
Повеса беспечный
Их рвёт без разбора…[700]
На празднике присутствовало множество придворных. Много раз подносили вино. В час обезьяны[701] должны были провести ещё один тур, но ни из левой, ни из правой команды борцы не показывались. Все собравшиеся, начиная с самого императора, предполагали, что эта схватка будет особенно интересной и что от неё зависит победа в соревновании, поэтому появления борцов ждали с нетерпением. Наконец с левой стороны показался Наминори, а с правой — Юкицунэ, силач из провинции Иё. «Ни один из них не одолеет другого! Разве можно решить, кто сильнее, Наминори или Юкицунэ?» — зашумели все.
— Они оба великолепны! — сказал император. — ‹…›
Левая и правая команды боролись долго, и наконец левые победили. Сорок танцовщиков из левой команды вышли вперёд ‹…›. Множество музыкантов замечательно исполняли перед собравшимися различные произведения. Генерал Масаёри преподнёс Наминори чашу с вином и накидку со своего плеча. Во время исполнения музыки император сказал:
— В последнее время — и в годы правления отрёкшегося императора Сага, и после того, как я вступил на престол, — в нашей стране ничего примечательного не было. Но сегодня и правый, и левый генералы приготовили состязания с необычайным тщанием, гораздо лучше, чем делается обычно. Этот удивительный праздник, по-видимому, можно сравнить с пиршеством девятого дня девятого месяца прошлого года. Я бы хотел, чтобы в будущем говорили, что нынешние состязания во дворце Человеколюбия и Долголетия не уступали пиру девятого дня девятого месяца в Фукиагэ.
— Да, что ни говори, такого великолепного зрелища никто не мог устроить, кроме левого и правого генералов, — подхватил наследник престола. — Кажется, мы сегодня полностью насладились самым превосходным из того, что можно найти в Поднебесной, но если бы Судзуси, Накатада и Накаёри[702] согласились, мы бы могли услышать нечто ещё более удивительное.
— Они все так несговорчивы, — заметил император. — Но надо попытаться.
Он подозвал к себе Судзуси, и когда молодой человек, одетый в роскошные одежды, приблизился, обратился к нему:
— Разговоры о сегодняшнем празднике быстро не затихнут. Но чтобы его вспоминали далёкие потомки, чего-то недостаёт. Я вспомнил о прошлых пирах. Мечтая о чём-то из ряда вон выходящем, я подумал о тебе и ещё кое о ком. Пир в Фукиагэ девятого дня девятого месяца, когда ты принимал гостей из столицы, остался в памяти как нечто изумительное, чего не бывало и в Танском государстве. Пусть и сегодняшний праздник будет таким же. Поиграй на кото, на котором ты играл тогда.
— Я решил никогда больше не прикасаться к тому кото. Я отказался от своих планов и забросил музыку, так и не дойдя до вершин мастерства, и сейчас не помню ни одной пьесы, — ответил Судзуси.
— Не надо говорить мне подобных вещей, — остановил его император. — Накатада иногда отказывается играть, но я не попустительствую ему. ‹…› Вы совершенно похожи на нелюдимов, которые живут в горах.
В смущении Судзуси обратился к находившимся рядом придворным:
— Если бы я хоть немножечко мог вспомнить, то хорошо ли, плохо ли, но сыграл бы что-нибудь, однако я настолько отдалился от музыки…
Император, услышав эти слова, сказал:
— Если я сейчас разрешу тебе не играть, я вряд ли потом смогу упрекать Накатада.
Он снова и снова пытался уговорить Судзуси, но тот, в крайнем смущении, всё-таки играть не начинал.
— Ты говоришь, что всё забыл и боишься играть, — продолжал император, — но при твоём огромном таланте стоит тебе только сесть за кото и коснуться струн, все пьесы сами собой всплывут в твоей памяти. Вряд ли ты так забывчив, как хочешь это представить; что-нибудь да помнишь. Не вынуждай меня быть невежливым. Знаменитые виртуозы иногда играют против своего желания, однако и тогда игра их свидетельствует о высоком мастерстве. Но когда они начинают играть по собственному побуждению, вкладывая в исполнение всю душу, очарование усиливается во много раз и захватывает слушателей. Я очень хочу услышать тебя сегодня, и упрямиться тебе не следует. — Император настроил стоявшее перед ним кото в лад произведения «Варварская свирель» и сказал: — Мне бы хотелось, чтобы потом тебе аккомпанировали на флейте. Но то произведение, которому тебя обучил Ияюки, сыграй без всякого сопровождения.
