Он промолчал. Тогда ему еще раз приложили по лицу, а затем и в ухо.
– Четверо на одного, велика потеха, – раздался вдруг насмешливый голос.
Пастух вытер рукавом кровь (что теперь о рубахе печься!) и разглядел подошедшего Януша. Надетая на отрока красная рубаха с желтыми полосами была расклешена в рукавах и открывала увитые мышцами руки и грудь.
– А ты че, лех, помощничком выступить собрался? – с угрозой встретили его весняки. – Так подходи ближе, мы и тебя подкрасим.
К чести сказать, новоявленный борец за справедливость не стал размениваться на оскорбления, а прямым ударом с ближней руки отправил одного из весняков на землю. Потом сделал шаг вперед и тут же нанес правый хук следующему. Однако этот парень оказался резвым, принял удар на локоть и сам ответил ногой в пах. Януш отпрыгнул назад, скривил лицо и зашептал проклятия на незнакомом языке.
– Знай наших! – радостно прокричал самый низкорослый весняк, еще не вступивший в драку.
Между тем на Януша уже наступали с трех сторон парни, которым выпитая брага и злость на приезжих добавила, как они думали, справедливого гнева.
– Прикрой мне спину, – гаркнул на остолбеневшего пастуха лех и сам пошел навстречу противникам. Пастух с недоумением взглянул на него, ему было неуютно стоять среди дерущихся. Он и не думал бить людей, поэтому то ли к приказу, то ли к просьбе Януша остался глух. Встревать в драку, затеянную даже из-за него, он не собирался. В конце концов, завтра его опять выловят и наддадут за все, что не дополучил сегодня.
Януш увернулся от замаха одного и ловко провел два встречных удара подряд в голову самому крикливому. От полученных ударов низкорослый весняк присел рядом с неподвижно лежащим другом и зажал пальцами разбитый нос. Будучи уверенным, что тыл ему надежно обеспечивает странный парень с посохом, лех занялся обработкой следующего. Самому крепкому на вид неприятелю это было только с руки. Он подошел и смачно приложил леха по затылку. Тот уткнулся в грудь, казалось бы, поверженного третьего противника и едва не потерял сознание. На удачу, удар по ушам и два тычка в поясницу, полученные от бугая, непонятным образом привели Януша в чувство.
К этому моменту лех оказался зажатым в объятиях весняка, уже предвкушающего безоговорочную победу и оттого улыбающегося во все свои оставшиеся зубы. Недолго думая, Януш врезал ему в переносицу лбом, затем развернул и толкнул на бугая. И пока тот пытался посадить обмякшего друга на землю рядом с другими поверженными, пастухов защитник мягко приблизился и ударом колена вырубил последнего драчуна. Бугай уложился как раз поперек остальных трех.
– И как тебя понимать? – с укором повернулся Януш к тому, кто явился причиной драки. – Если хочешь, чтобы не трогали, научись постоять за себя, поднимать кулаки и не бояться разбить чужой лоб. Иначе что за жизнь тебя ждет? А, ладно, не мне тебя учить. Бывай.
Лех махнул рукой и пошел прочь, растирая ушибленные места.
В кустах за поваленной изгородью громко затрещал сверчок. Паренек осторожно обошел постанывающих обидчиков и продолжил путь к своей землянке. Назад смотреть побаивался. Все как всегда: он с легкостью зажигал звезды, но не мог найти общий язык с соседями. Про лыко совсем позабыл. Было почему-то стыдно из-за слов Януша, к побоям же одногодков он привык.
Землянка встретила запахом дыма и теплом очага, около которого суетился маленький, по колено ребенку, покрытый то ли кучерявыми густыми волосами, то ли мехом, в больших лаптях и шапке-ушанке лопоухий старикашка-домовенок.
– Здравствуй, хозяин. Смотрю, опять тебе досталось. Никак наши забияки не успокоятся. Страха в них нет! Присаживайся, покормлю и залечу болячки.
– Лохматик, спасибо, что дождался. День был длинный, а тут еще эти… Шишига передавала привет, все надеется, что ты к ней переберешься или хотя бы навестишь.
– Ну уж нет. Мне и здесь хорошо. Что я у нее в буреломах забыл? Только клещей на себе разводить. Ты присаживайся к огоньку-то поближе, кушай кашку, она еще горячая.
Пастух поклонился Чуру, смотревшему в три стороны мордами барана, медведя и совы, потом сел на низкую лавку. Миска каши оказалась очень кстати. После первой ложки на него нашло умиротворение. Уют дома и суета Лохматика отгородили его от внешнего мира. И все, что случилось, показалось далеким и неважным.
