— Спасибо, Лохматик, не хочешь пойти со мной? Шишига тебя заждалась, каждый раз о тебе спрашивает.
— Ну, как мне оставить наш дом? Хозяйство пригляда требует. А старой передавай привет, пусть в следующий раз сама ко мне заглядывает, – переминался с ноги на ногу старичок, зыркая по сторонам. Опекать-то пастуха он опекал, но был известным домоседом.
— Какой это дом, дом у нас с тобой отобрали, – юноша перевязал веревку у штанов, перекинул за плечи котомку и подумал, как было бы здорово все же уговорить Лохматика.
– Домом дом делают не его размеры, а люди, живущие в нем. И это, лыко я собрал и сложил, начну без тебя лапти плести, – промолвил домовенок и растворился в воздухе. Лишь три разноцветные бабочки закружились на месте, где он только что был.
Словно что-то дернуло пастуха за щеку. Дом не дом, но к этому месту он привык. И к Лохматику. Но он же вернется… когда одногодки позабудут про вчерашнюю драку. По крайней мере, он надеялся, что позабудут. Так почему защемило-то внутри?
Парнишка вздохнул и пошел по проулку. Правда, вначале пришлось погладить волкодавов, те сбежались и некоторое время его не отпускали. Они очень уважали его за то, что он по утрам забирал этих курчавых пугливых животных. Пастух проходил двор за двором, у каждого здоровался с домовятами, которые, позевывая, открывали ворота и выпускали из клетей толкающихся овец. Редкие весняки, поднявшиеся до восхода, бурчали при его виде. Одного из них он попросил передать старосте, что уходит на седмицу или даже дольше. Тот махнул рукой, мол, иди уже, не до тебя. Паренек не обиделся, привык. Напротив дома старосты у колодца бодрствовала четверка витязей из сопровождения владетеля Колеслава. Сами весняки давно обленились и не держали ни охраны, ни стражей. Сколько лет войны не было, зачем им лишние траты? Витязи замолчали при виде отары, на приветствие пастуха не ответили, проводив его тяжелым взглядом.
У речной мели [он] привычно посмотрел в сторону мельницы. Туман стелился над гладью воды. Черемуха все так же качала пожелтевшими листьями. Над домом мельника вился дымок. Милава и ее отец уже встали. Скоро закрутится колесо мельницы, и начнется обычный трудовой день. Дочь будет помогать старику: встречать посетителей и бегать по поручениям.
Первые лучи восходящего солнца догнали путника, когда он голым по пояс вошел в прохладную воду.
«А Милава вчера даже не взглянула в мою сторону», – с горечью подумал он, хотя и понимал: если бы и посмотрела, что бы она увидела? Как его избивали у крапивы за изгородью? То еще зрелище. Эх, взять бы ее с собой и показать чудеса: перешепот трав и звезд, покачивание Луны, игры ветра. Или еще лучше — познакомить со Стрыем. Но все это мечты, рядом с ней он слова не вымолвит. А если бы и вымолвил, никуда бы она с ним не пошла. Кто он ей? Замечает ли она вообще его? Пастух передернул плечами и обреченно побрел за отарой.
На вчерашнем лугу ему под ноги выскочила шишига. Это надо же, дождалась!
— Ну че, привел Лохматика? — протараторила она, огляделась и тут же отпрыгнула в кусты. Чара явно решила попробовать ее на вкус и теперь внимательно выискивала, куда она могла спрятаться. Шишига была такой же малой, как и домовенок, обладала толстым вытянутым носом, длинными ушами и челкой жестких косм, которые спадали ей на глаза, от чего она была вынуждена постоянно на них дуть.
– Опять отказался, но передавал привет и приглашал в гости, – ответил ей паренек, зная, что она его отлично слышит. Потом достал из дупла вяза припрятанный топорик, немного подумал и положил обратно. Лыко драть не собирался, тогда зачем таскать лишнюю тяжесть? Вся нежить в округе признавала его за своего и никогда не трогала, не то что люди.
— Вот негодник, знает ведь, что меня домовята с чурами недолюбливают, а все равно приглашает, – возмутилась откуда-то сбоку шишига. Она с опаской по широкой дуге обошла Чару, которая единственная из отары давала ей отпор и именно сейчас находилась в воинственном расположении духа.
-- Да не горюй, рано или поздно придет. А мы вот к Серухову кряжу отправляемся, до истока Лучесы дойдем, – зачем-то сообщил ей пастух. Присутствие шишиги, ее болтовня, резвость успокаивали, позволяли не переживать из-за вчерашнего.
