– Я же на постриге твоем была, вьюноша. Из-за спины твоей матери за тобой наблюдала, путь жизненный подсказывала. Почти родные мы с тобой, – вдруг заявила Пелагея. Она отхлебнула смородиновый настой и продолжила: – Правда, слышала я, что после той нашей встречи ты пропал, как сквозь землю провалился. А кто-то и вообще считал, что тебя и не было вовсе.
– Как видишь, слухам верить не всегда стоит. Но что ты здесь делаешь? Как я помню, раньше иначе было, ты все больше по весям и селам ходила, людям помощь предлагала, – поинтересовался у нее паренек. Ее слова почему-то задели. Это как так – его не было вовсе? А с кем тогда она разговаривает?
– Почему я забралась так далеко от поселений? Устала людские страдания видеть, что наступают из-за их глупости, жадности и нерадивости. Детей сиротских становится все больше и больше, сил же моих – все меньше, да и волхвы на ведуний косо смотрят, страсти рассказывают и людей натравливают. А здесь тихо, спокойно. Кому надобно, тот меня сам найдет, а другие пусть с Лешим разбираются.
– А как же лесная нежить, не тревожит? – продолжал выспрашивать пастух. Если совсем по-честному, он искал слова, чтобы чем-то ее обидеть. Да только на ум ничего путного не шло.
Улыбнулась Пелагея игриво, погладила его по руке, надавив на костяшки пальцев.
– От лесовиков оберегов достаточно, да и силушки они моей боятся, сами поклон несут.
И заканчивая разговор, сказала:
– Ну и славненько, поесть поели, попить попили, языком почесали, пора спать ложиться, а перед сном и ваши раны излечить.
Пастух вздохнул, спать-то, конечно, хотелось, но как бы с Пелагеей с глазу на глаз переговорить. Обида на нее незаметно исчезла. Для сна им отвели место в отстроенной ближе к лесу клети. Когда паренек лег на сено, прикрытое шкурой, ворожея подошла к нему, осмотрела рану, что-то прошептала и втерла сильно пахнущую мазь. Поговорить не удалось, убивец лежал рядом.
Утром у Пелагеи петух во дворе не кукарекал, печь остывала без дров, воды в корыте было только чтобы омыть лица. Встретила она пробуждение странников с иглой в руках, заштопывая их одежку.
– Сразу, молодцы, в дорогу не отпущу, сначала постой отработать заставлю. Не серчайте, все же одна живу, по хозяйству и так работы хватает. Так как же мне не воспользоваться вашим присутствием?
Пастух взглянул на леха и, убедившись, что тот не возражает, облегчено выдохнул. Будет еще возможность осуществить задуманное, найдет он время для своего разговора.
За сбором смоляной живицы и уборкой хлева день прошел быстро. Согнул спину – солнце взошло, разогнулся – уже вечер настал. Но лишь когда подошла Пелагея, окутанная запахами сочных трав и освещенная лучами заходящего солнца, он очнулся и понял, что ничего больше делать не требуется. Между тем ворожея довольно молвила:
– Ах, вы мои золотые, хорошо потрудились, порадовали меня изрядно, оказали уважение. Перед тем как откушать, попрошу одного из вас воды из колодца набрать, а другого помочь стол накрыть, – после чего она, развернувшись, пошла в дом, при этом ее волосы задели лицо пастуха. Его сердце непроизвольно громко застучало.
Лех отправился за водой, а юноша вслед за Пелагеей – в избу, радуясь возможности остаться с ней наедине. Ему казалось, она его обязательно поймет.
– Ведаю, о чем попросить меня хочешь, – сказала женщина, не дав ему рта раскрыть. – Черные думы в сердце хранишь да особо и не скрываешь. Что же, пока мы одни, давай подуем на водицу, поворожим немного, посмотрим, как твою просьбу можно выполнить и что из этого получится.
Принесла Пелагея оловянный тазик с водой, поставила на стол и знаком предложила пастуху всмотреться в него, а когда тот наклонился, запела:
Вода, вода, водушка не простая,
Из дыханья силу жизни отбирая,
Чары, чары, чарушки на вьюношу клади,
Ты неспящего сном крепким усыпи.
Вода, повинуясь ее колдовству, закрутилась в спираль и воронкой устремилась к лицу паренька. Как только это случилось, лицо его онемело и тело охватило оцепенение. Попытался он пошевелиться, но куда там. Захотел закричать, да звук застыл в горле. В это время черный кот прыгнул на стол, приблизился и, будто проверяя устойчивость волшбы, куснул его за мизинец. Боли несчастный почти не почувствовал, но обиделся изрядно:так, еки так, за что?
