Она уставилась на него, не в силах оторвать глаз. Он не был темным, а, наоборот, был одет в такие яркие одежды, что от буйства алых, ярко-оранжевых и ослепительно-голубых цветов у Ошитивы разболелись глаза. Она так и не смогла понять, каким же был мужчина, украшенный перьями и цветами. Он был великолепен, как сам бог.
А потом она почувствовала острую боль на затылке, услышала громкий треск, увидела звезды перед глазами, и вдруг все погрузилось в темноту.
Когда он пришла в себя, солнце уже стояло в зените, а она, спотыкаясь, шла между двумя рабами, которые поддерживали ее за руки. В ее голове все звенело, и она поняла, что ее ударил один из надсмотрщиков за то, что она осмелилась посмотреть на Темного Господина. Ошитиве очень хотелось пить и есть, а ее босые ноги покрылись волдырями. Толпа шла вперед, не останавливаясь. Надсмотрщики прошли сквозь ряды пленников, разбрасывая лепешки и раздавая воду, на этот раз Ошитиве удалось схватить свою порцию.
Всю дорогу до привала Ошитива шла, прихрамывая, и плакала. Она чувствовала, что ее все предали: ее семья и ее племя. Она считала себя самым несчастным существом на свете. Мимо их процессии прошла группа рабов, они направлялись на север, в рудники, где добывался небесный камень. И тогда Ошитива подумала, что есть на земле люди, еще несчастнее ее. Их безжалостно подгоняли хлыстами; мало кто из них склонил голову перед Темным Господином, ведь они были самыми презренными людьми на земле, а их судьбы самыми ужасными, какие только могут выпасть на долю человека, и они не боялись ни господ, ни законов. Люди говорили, что казнь для них предпочтительнее той жизни, что они вели на раскопках, зная, что в шахтах никто не выживал. Забыв о своих бедах, сердце Ошитивы готово было разорваться от боли за этих горемычных людей; никакого преступника нельзя было так наказывать.
Пока человеческий поток двигался на восток, горные хребты уступили место столовым горам, отделенным друг от друга каньонами с отвесными обрывами из желтого и красного песчаника. То тут, то там появлялся небольшой островок горного леса с ручейками и озерами, но чем дальше продвигалась процессия, тем меньше становилось таких островков, а озер и ручьев уже не было видно.
На закате процессия сделала очередной привал, и воины-ягуары сломали ряды, крича и гремя своими пиками о щиты и наполняя долину страшным ревом. Они тут же начали разводить ночной костер, а потом стали играть и плясать. Ошитива не могла видеть их из своего конца громадного лагеря, но она слышала, как они громко распевали песни вокруг костра, шумно играли, резвились. От их восторженных воплей становилось жутко.
Она снова ждала, когда за ней придут, чтобы отвести к Темному Господину, но ее опять привязали к земле. В это время среди рабов разносили лепешки и воду. Она почти не думала о еде, ей становилось дурно от мысли, что ей придется провести ночь с Темным Господином. Чего же он ждет?
Пока Безносый пил свой напиток и рассказывал о лучших временах, Ошитива то плакала, то размышляла о том, сможет ли она убежать, не заснуть.
Посреди ночи она проснулась от страшных криков человеческой агонии. Она зажимала уши руками до тех пор, пока крики не смолкли. На следующий день она увидела, что кремневые наконечники воинов-ягуаров испачканы кровью.
На третью ночь привала, когда повсюду раздавались крики и барабанный бой воинов, Ошитива спросила Безносого, что происходит.
Он посмотрел на нее равнодушно, будто она спросила о чем-то очевидном:
— Это — Восемь Дней.
— Восемь Дней?
Его брови опустились на две дырки, оставшиеся от носа.
— Изменчивое время для Темного Господина и ягуаров. Время, когда… — он сделал паузу и посмотрел через плечо, — все что угодно может произойти.
Из-за тона, каким он произнес эти слова, по коже Ошитивы забегали мурашки.
— А что происходит на восьмой день?
Он не ответил, а Ошитива посмотрела на людей, сгрудившихся у костров: сотни мужчин, женщин, детей.
— Для чего все эти люди собраны здесь?
— Служить Темным Господам, — ответил он и пожал плечами.
Но закравшийся в ее сердце страх подсказывал ей, что их собрали здесь по совсем другой причине.
