Ладно, поделом мне, ведь недавно, сидя за чашечкой кофе в кабинете, я и впрямь потратил время зря, хотя мог бы, по крайней мере, разработать хоть какую-то стратегию. Тогда же, увидев выходящего из дискотеки Линвилла, я, отринув все мысли прочь, решительно устремился к нему, едва успев увильнуть от шального автомобиля и юного корейца-рассыльного на велосипеде. Швейцар уже поднес к сложенным в дудочку губам свисток, чтобы остановить такси для своих клиентов, когда я вырос перед ними, словно из-под земли.
— Франт Линвилл? — обратился я к более высокому из парочки, прилизанному брюнету с глубоко посаженными глазами, делающими его похожим на молодого красавчика, рекламирующего продукцию Джорджио Армани.
Повернувшись ко мне, Франт Линвилл удостоил меня ослепительной улыбкой в стиле Кирка Дугласа:
— Возможно. Что вам надо?
Речь и манера держаться вполне соответствовали моим представлениям о нем. Пока.
— Я хотел бы переговорить с вами — с глазу на глаз, — ответил я.
Я многозначительно посмотрел на его светлоголового приятеля-лилипута и перевел взгляд на швейцара. Тот усиленно разглядывал пуговицы на ливрее.
— А, очередной репортеришка, — презрительно ухмыльнулся Линвилл, сложив руки на груди и вздернув подбородок. — Что-то я вас не припомню, приятель.
Знавал я любителей дешевых хот-догов на Лексингтон-авеню, которые изъяснялись куда изящнее.
— Вообще-то я не из газеты, — промолвил я, — а…
В эту минуту коротышка вставил слово, которое я на этих страницах не приведу, но которое целиков завладело моим вниманием.
— Заткнись, мини-хорек, — процедил я, угрожающе придвигаясь, — если не хочешь, чтобы я подмел тобой улицу.
Пигмей повторил это слово, и я уже вздернул было правую руку, но швейцар ловко перехватил её, прежде чем я успел размахнуться. В ту же минуту из дверей выбралась пестро разодетая парочка, и женщина в белой меховой шубке (абсолютно ненужной в эту погоду) испуганно взвизгнула. Потом проверещала заплетающимся языком:
— Ой, Джош, они тут, кажется, драку затеяли! Боже, какой кошмар!
— Какой стыд, ты хотела сказать, — поправил её Джош голосом, который свидетельствовал о том, что хоть один из этой пары был трезв, пусть даже и не умел подбирать пиджак в тон брюкам. — «Моргана» уже давно превращается в притон. Больше мы сюда ни ногой. Пошли быстрее, такси мы и сами найдем!
— Прошу вас, сэр, оставьте их в покое, — тихонько попросил швейцар, не выпуская моего запястья. Ему было уже лет под шестьдесят — седые волосы, красное лицо и голубые глаза под стать дурацкой ливрее, — и он смотрел на меня таким страдальческим взором, словно моя выходка обрекала его на голодную смерть.
— Да, приятель, послушай мудрого совета и вали отсюда, — добавил Линвилл на своем подзаборном английском. — А то выйду из себя и разрешу Холли тебя отделать!
Приятели дружно загоготали, а седовласый швейцар, прекрасно понимавший, что мне ничего не стоит размазать его по стенке, потихоньку освободил мою руку.
— Прошу вас, сэр, — умоляюще повторил он. — Оставьте этих джентльменов в покое.
— Вам бы следовало проверить значение слова «джентльмен» по словарю, — огрызнулся я, но было уже ясно, что первый раунд я проиграл. Я повернулся и, поджав хвост, убрался восвояси, подгоняемый обидным хохотом и ухарским свистом.
Я не любитель выпивать в барах, особенно в одиночку, но в тот вечер сделал исключение. Оставив упивающуюся победой троицу перед входом в «Моргану», я прошагал по Второй авеню к югу, кварталов, эдак, с шесть. Потом, все ещё кипя как чайник, решил завернуть в полупустой ирландский бар. Две порции виски с содовой спустя я уже начал отходить, но был все ещё достаточно зол, чтобы представлять, с каким удовольствием скинул бы Линвилла и его горлопана-приятеля с самого высокого моста в Ист-Ривер.
Однако даже расслабленность после выпивки не позволила мне забыть про необходимость доставлять пользу организму, поэтому, щедро расплатившись с барменом, домой я отправился пешком и взошел на крыльцо нашего особняка в семнадцать минут первого. Поскольку дверь была заперта изнутри, мне пришлось звонить, однако совесть моя оставалась спокойной — Фриц всегда зачитывался допоздна. Заглянув по пути наверх в темный кабинет, я убедился, что Вульф уже уединился в своей комнате.
