— Фелиция? Нет.
— Старовата. Даже корова не будет всю жизнь телиться. А у Хелены уже несколько. Мои внуки. Как там твоя тетка? Забыл, как ее звать. Евгения. Большая дура. Ее муж, Козловский, хвастался, что застрелил русскую лошадь. Это удовольствие ему в тридцать тысяч рублей обошлось. Эх, дураки, дураки. Сколько дураков теперь на свете! Ну, а ты-то как? Вспомнил, что у тебя отец есть?
— Я никогда и не забывал.
— Что в мире творится, а? В наше время фабрика была редкостью, а теперь они повсюду. Везде паровые машины. Лодзь когда-то была деревней, а сейчас там ткани выпускают, сукно. Начали немцы, а если еврей почует копейку, он тоже тут как тут. Поляк всегда плетется в хвосте. Ну, так как ты поживаешь? Взял в жены дочь еврея, а его денег не получил.
— Не нужны мне его деньги.
— Все смешалось: граф и сапожник, христианин и еврей. Твой сын черный?
— Владзя? С какой стати он будет черный, если мать светловолосая? Она светлей меня, это я по сравнению с ними черным кажусь.
— Чем занимаешься, с чего живешь?
Люциан не ответил.
— Я-то тебе ничего дать не могу. Юзеф женился на англичанке. Он практичнее, чем ты. Фотографию прислал. Я когда-то учил английский, да все забыл. Ты в теорию Дарвина веришь?
— Я ни во что не верю.
— От кого-то человек должен был произойти. Где-то скелет откопали, получеловек, полуобезьяна. Сейчас в музее лежит, в Лондоне или в Берлине. В мире все развивается. Тот, кто написал Библию, не разбирался в естественных науках. Как можно подставлять вторую щеку, если все борются, все конкурируют?
— Да, отец, вот тут ты прав.
— Но все-таки, откуда взялось первое, это, как его? Ну, не важно. Я уже, так сказать, созрел для могилы, а смерть все не идет. Рад, что ты приехал, только где ты спать будешь? Разве что со мной на одной кровати.
Вдруг раздался голос Антоши. Она стояла в тени, у двери на кухню.
— Я в хлев спать пойду. А милостивому графу постелю на печке.
Люциан обернулся.
— Что там у тебя? Тулуп вшивый?
— Он не вшивый, я его каждую неделю проветриваю.
— Хорошо. Отец, не буду тебе мешать.
— А ты мне и так не помешаешь. Я все равно не сплю. Вечером, когда устану, вздремну часа два, а потом проснусь и больше не уснуть, мысли не дают. Гоню их, да без толку. Ты мне памятника не ставь. На материнском надгробии уже мое имя вырезали, только даты не хватает. Люди здесь темные. Умер мужик, и появилась легенда, что он по ночам ходит. То один его увидит, то другой. У церкви, у колодца, у часовни, у известковых разработок. Все мертвые лежат тихо, только этот не может успокоиться. Много о нем говорят, бабы особенно. Одна клялась, что своими глазами видела. Кто слышал, сразу креститься начали. Я им говорю: «Вы толпа идиотов. Души не существует…»
— Этого, отец, никто не может знать наверняка.
— А кто ее видел? Пространство заполнено эфиром. Иначе мы бы не видели солнца. А в глубине земля тоже горячая. Там даже душа расплавилась бы. Я, сынок, не хочу, чтобы моя душа жила вечно. Мне и этой жизни за глаза хватило. Ну, иди ложись.
— Да, отец, иду.
— У меня два рубля есть, могу тебе отдать. Как бы наследство.
— Нет, не надо.
— Если бабу хочешь, тоже бери. Мне-то она уже без надобности, хе-хе…
Люциан не ответил, у него кровь отлила от лица. Антоша стояла, не шевелясь. Быстро повернувшись, Люциан вышел и закрыл за собой дверь.
Он стоял по колено в снегу, на ночном морозе, и смотрел в усыпанное звездами небо. Когда он шел через поле, в замке горел огонек, но теперь там было темно. Замок словно провалился сквозь землю. «Черт, зачем я приехал? — подумал Люциан. — Сколько мне тут оставаться?» У него было много планов, но все они были неосуществимы. Он мог бы поехать к Евгении и Хелене в Замостье, но что потом? Мог бы перейти прусскую границу, но что он будет делать в чужой стране? Ему было любопытно взглянуть на Маришиного отца и его жену, только зачем? У Люциана нет ни денег, ни профессии. И правда, лучше всего застрелиться, но не здесь. Зачем создавать старику неприятности? Эфир? Для чего нужно так много эфира? И кто, черт возьми, все это создал? Люциан подошел к дереву и стал мочиться. Почему-то каждый раз, когда он мочился, его пробирала дрожь, у него тряслась голова. В детстве началось, ему уже за тридцать, но так и не прошло. Наверно, какой-то нерв.
