Несмотря на то, что Москва рассматривала многообразные и многозначительные вопросы, она никогда не разбирала сравнительно незначительных вопросов. Например, таких, как кража козы. Москва не разбирала, а Сухуми разобрал. Разобрал на своем бюро – на бюро Областного Комитета Коммунистической партии (Там же. C. 161)[177].
О характере самих сухумчан как людей, склонных к преувеличениям и наделенных чувством юмора, говорит еще один пример:
В своей книге «Певчие птицы Абхазии» он писал: дрозд Абхазии исполняет 18 разных мелодий. Такой же дрозд в других местах может спеть 5–7 мелодий. <…> В той же книге он приписал качества какого-то попугая абхазскому дрозду. <…> Эта информация вызвала большой ажиотаж среди орнитологов. От них пришло множество писем в Абхазию, некоторые даже прилетели в Сухуми (Там же. C. 68).
В веселые сюжеты иголками проникают слова о войне, которая разрушила рай. Заканчивается роман смертью Бгажба. Он не смог пережить появления танков и бронетранспортеров, крушивших его рай. С войной автор связал не только уничтожение старого мира, но и исчезновение такого типа человека – сухумчанина, благополучного и добродушного, и это относится в первую очередь к абхазам, ведь не зря главным героем выбран Бгажба. Пронзительным и трогательным символом ушедшего в прошлое, исчезнувшего сухумского мира становится умирающий дельфин. К нему писатель обратился в романе «Возвращение в Сухуми» (глава «Декларация дождливого дня»). А основной фразой при описании случившегося в Абхазии стали слова: «Нас обманули!» (Одишария, 1995. C. 6).
Довоенный Сухуми, с его особенной атмосферой, стал частью «Империи» Андрея Битова, о чем подробнее уже шла речь в главе «Империя Битова». Напомню лишь, что в его тексте советская Абхазия была советским перевертышем, раем, в котором депутаты накрывали стол простым смертным; в розовом Сухуми не существовало национального вопроса: люди различались по количеству и крепости выпитого кофе (Битов, 2009. IV. C. 179). Битов, как и Одишария, отводит особое место ритуалу кофепития. И так же с юмором описывает тот легендарный приезд Хрущева в Абхазию, во время которого он распорядился везде сеять не кукурузу, которой в Абхазии было много, а «апасарель»[178]. Рай разрушился после появления странной съемочной группы, продвигавшейся с севера на юг (намек на захватчиков с севера). Игра с топонимом «Абхазия» (названия гостиниц в Тбилиси и Сухуми, в которых останавливался путешественник, а также сама Абхазия) закончилась. Сгоревшая гостиница «Абхазия» в Сухуми стала для «имперского человека» Битова символом ушедшей эпохи. В постсоветской Абхазии не осталось ничего, что раньше связывало с ней автора. Так же символично звучит тема сгоревшей книги об «обезьянах» – как аллегория советских республик:
А я понимал, что все кончено, что сгорела не просто гостиница и не просто рукопись, а живые души… Империя кончилась, история кончилась, жизнь кончилась – дальше все равно, что. Все равно, в какой последовательности будут разлетаться головешки и обломки и с какой скоростью (Битов, 2009. Т. IV. C. 383).
«Пожар» в Абхазии стал знаком окончательного краха советской империи[179]. Начиная с «Империи» Битова, точнее с «Ожидания обезьян» (1993), грузино-абхазская война заняла свое место в литературе русско-грузинской тематики.
Воспоминания легли в основу произведений и других прозаиков, но они поставили во главу угла истории конкретных людей, к которым прониклись сочувствием (Гуцко, Гусев, Горюхина). Например, Гуцко полагался на дневники его отца, который на тот момент жил в Сухуми, и обратился к проблемам русских во время абхазской войны. Горюхина, основываясь на своих дневниках, наряду с множеством вопросов подняла и проблему русских, но не только во время войны, а в широком плане: русские в Грузии. Автор-рассказчик Гусев, оказавшись в первые дни войны в Пицунде на отдыхе, рассуждал об отношениях России с бывшими «малыми народами».
Итак, началу войны посвящены «Апсны абукет. Вкус войны» Гуцко и «Кавказский пленник. Из абхазского дневника. 13–20 августа 1992 года» Гусева. Здесь представлены два взгляда: русского очевидца-жителя и русского очевидца-отдыхающего. Отличаются они подходом к проблематике войны: «жителя» тревожит разрушенный мир, в котором ему не оказывается места, а отдыхающего больше занимают размышления о политической стороне происшедшего. И тот и другой взгляд помогают прояснить невидимые стороны: такие, как отношение к русским в Абхазии и отношение абхазцев к русским.
