Денис Гуцко (1969 г. р.) выстраивает сюжетную линию вокруг увиденного главным героем по телевидению, а также услышанного в телефонном разговоре с отцом. Особенностью повести является точное описание Сухуми и его окрестностей (Нижняя Эшера, Агудзеры, Гумиста, Ткварчели, санаторий МВО). Описания города настолько точные, что побывавший там хоть раз сможет воссоздать географическую картину мест. В центре произведения – судьба русского населения Сухуми, которое после краха СССР оказалось брошенным тремя сторонами: Россией, Грузией и Абхазией. Писатель концентрируется на беспомощности русского человека во время грузиноабхазского конфликта: русский как заложник чужой войны. Упреком звучат документальные сцены эвакуации негрузинского и неабхазского населения автономии. Евреев из Сухуми забирали в Израиль на самолете, греков – в Грецию на корабле, а за русскими не прилетали и не приплывали.
Образ врага для сухумцев, независимо от национальности, связывался с грузинской неправительственной националистической группировкой «Мхедриони» (с груз. «всадники»)[180]. В первую очередь они грабили и бесчинствовали в Абхазии, потом уже и другие. Отношения треугольника Грузия – Россия – Абхазия передаются как противостояние Абхазии и Грузии из-за стремления к независимости бывшей автономии, а Россия представлена здесь как страна, поддерживающая абхазцев в стремлении к независимости. О вмешательстве России в абхазскую войну Гуцко не умалчивает:
Российские вертолеты постоянно перелетали через Кавказский хребет и доставляли в блокированный грузинами Ткварчели оружие и продовольствие. На протесты грузинского МИД отвечали: клевета (Гуцко, 2002. C. 138).
Писатель как слова упрека вводит в текст следующие строки:
Остался шрам – потрогайте… война.
«Это чужая война», – думали вы, слушая выпуски новостей.
Это чужая война, – подтверждали вам Первые лица.
«Ну и пусть», – думали вы.
Вот – потрогайте эту чужую войну.
«Наши» в субтропиках (Там же. C. 137).
В другом месте в рассуждениях рассказчика о войне упоминается о неких «невидимых» силах, которые на протяжении лет работали над разжиганием войны:
Была такая война. Грянула, когда вино безумия набрало силу. По древним технологиям ненависти оно долго бродило, крепло, заботливые невидимые руки поддерживали процесс… Настал срок – и оно разорвало наш мир, как прохудившиеся меха (Там же. C. 133).
Герой произведения Гуцко – отец Мити Вакула (о нем позже) – не видел причин развязывания и зарождения постсоветских конфликтов, не понимал своего места в новом «многомирии». В итоге он вернулся в Россию, где на протяжении многих лет боролся за существование.
О присутствии русских на войне говорится, например, у Бориса Евсеева (1951 г. р.) в рассказе «Слух». Главный персонаж – ЧЕ (Чеглоков Евгений), типичный представитель кочующих по «горячим точкам» русских боевиков: «Его не убили, но сильно помяли (грузины) и слегка покалечили (абхазы)» (Евсеев, 2004. C. 116).
Автор повести «Кавказский пленник. Из абхазского дневника. 13–20 августа 1992 года» (2010) Геннадий Гусев (1933–2012), руководитель издательства «Современник» в 1980–1984 годах, сам стал заложником начала абхазской войны, оказавшись на отдыхе в Пицунде, в доме отдыха для писателей и «писсемей» (семей писателей). Дневник за одиннадцать дней включает в себя восторги природой, описания ощущения счастья в раю, информацию о начале боевых действий. Писатель, будучи представителем коммунистической элиты, осуждает либералов за поддержку стремления к независимости бывших советских республик:
оказывается, это имперская Россия пожинает плоды своей многолетней жестокости в отношении малых народов! Россия у них всегда и во всем виновата! Софистика негодяев (Гусев, 2010. C. 232).
В возросшей напряженности он обвиняет политику М. Горбачева, а эпоху называет «горбостройкой» (как сказано в тексте, «чуть переставь буквы – и получится гробостройка» – там же. C. 232) и эпохой «суверенной приватизации» (Там же. C. 231). Даже в конце дневника, когда рассказчик говорит об отъезде из Абхазии, его посещает мысль об абхазах и грузинах как жертвах горбачевской перестройки (Там же. C. 235). Не сомневающийся в достоверности официальной информации рассказчик уверен в политике невмешательства со стороны России. Вместе с тем, обвиняя Горбачева, он осуждает и Шеварднадзе за стремление установить конституционный порядок в Абхазии: «…ставим на место распоясавшихся сепаратистов. „О мерзость, мерзость, мерзость…“» (Там же. C. 234). Гусев не проводит никаких параллелей с имперской политикой Кремля по отношению к Грузии и не поддерживает такую же политику в отношении к Абхазии. По его мнению, напряженность в автономии не интересует «центр». Подтверждением служит прием сопоставления информации в СМИ: передачи о напряженной обстановке и проблемах в Абхазии противопоставлены развлекательным передачам из Москвы. Разоблачающими и выявляющими мимикрию абхазцев по отношению к России являются строки из дневника, изданного в 2010 году (когда для официальных российских властей и российского населения абхазцы уже стали своим, прорусским народом). Писатель приводит агрессивные фразы националистического толка, услышанные от абхазов на пляже:
