2.6.3. Разбитая кофейная чашка Абхазии: массовый исход
Не по национальностям, а по чашкам мы делились!
Битов. Ожидание обезьян (2009, IV. C. 179)
…никто не был судим, никто не был наказан. Одна из самых замалчиваемых в истории этнических чисток. Изгнание из Абхазии большинства коренного населения, в основном грузинского происхождения. От 250 до 300 тысяч человек под страхом смерти покинули свою родину, были убиты или погибли по дороге. Эта этническая чистка остается позорной полутайной.
Из документального фильма Ольги Конской и Андрея Некрасова «Уроки русского» (2009)[176]
Ярый сепаратизм поставил под вопрос существование всего абхазского народа, доведение его генофонда до исчезновения. Налицо не только геноцид грузин, но и самогеноцид абхаз.
Лорик Маршания. აფხაზეთის ტრაგედია / Абхазская трагедия (1995. C. 7)
Война в Абхазии 1992–1993 годов представлена в художественной литературе намного шире, чем южноосетинские события: от реалистической прозы с документальными включениями до постмодернистской, где переходы от истории к литературе весьма расплывчаты. Большинство текстов, за исключением, например, прозы Михо Морчиладзе, не включают в себя документальную военную хронику, как было с прозой о ночи саперных лопаток, Гражданской войне или, позже, о Пятидневной войне. Они основаны на рефлексии пережитого на войне или увиденных послевоенных изменениях, а также на социальных проблемах. Для грузинских писателей – очевидцев событий причины отсутствия хроники лежат в разорительных последствиях боев (смерти, положение беженцев, потери дома), которые переориентировали внимание на проблемы выживания и преодоление травмы войны. Для российских писателей подробности абхазской войны, как это было во время 9 апреля или Гражданской войны в Тбилиси, увиденные изнутри, были недоступны – они не находились и не жили в зоне боевых действий (здесь же исключением является книга Дениса Гуцко «Апсны абукет. Вкус войны», основанная на дневниках отца автора). Литература дает разные ответы на вопрос «кто виноват?»: от России до Грузии. Известные писатели, такие как Битов, Горюхина, Чиладзе, Одишария, ставили во главу угла горе и социально-политический масштаб происшедшего, не впадая в мелкие детали и подробное перечисление имен, а прозаики малоизвестные, оказавшиеся внутри войны, представляют читателю детально-поименный анализ (Месхия, Жидков). Иногда историко-публицистическая хроника перерастает в лжеисторию (Вершинин), с которой предстоит разбираться не литераторам, а историкам.
Война в Абхазии внесла в литературу тему беженцев, культурных гибридов и проблему русскоязычного населения в Грузии, а также сделала особенно актуальным рассмотрение темы российского участия в постсоветских конфликтах на территории Грузии. Некоторые из этих тем не описывались в произведениях о предыдущих вооруженных столкновениях. Как в литературе на русском, так и в литературе на грузинском языке об абхазской войне упоминается кратко, как у А. Вяльцева, о котором шла речь, или же ей посвящены крупные части произведений, как у писателей, к которым я уже обращалась (Эльвира Горюхина, Юрий Дружников, Андрей Битов, Отар Чиладзе) и о которых пока не упоминала (Гела Чкванава, Гурам Одишария, Денис Гуцко, Геннадий Гусев, Владимир Солоухин, Борис Евсеев, Антон Понизовский, Тамта Мелашвили, Ирина Зурабишвили, Напо Месхия, Михо Морчиладзе).
Сухуми, столица Абхазии, стал главным мотивом и топонимом, вокруг которого разворачиваются сюжеты. Передать на письме особенности характера довоенного южного советского города оказалось по силам писателю-сухумцу грузинского происхождения – Гураму Одишария (1951 г. р.). Все его творчество условно можно разделить на две части: воспоминания о довоенной («პრეზიდენტის კატა / prezidentis kata / Кот президента», 2008) и о послевоенной Абхазии («სოხუმში დაბრუნება / sokhumshi dabruneba / Возвращение в Сухуми», 1995; «Ожидаемый дождь в Сухуми / სოხუმში მოსალოდნელი წვიმა / Sokhumshi mosalodnelia cvima», 1997; «სათვალიანი ბომბი / satvaliani bomba / Очкастая бомба», 2013). Если бы можно было говорить о «сухумском тексте», как говорят о петербургском, то произведения Одишария стали бы образцом «сухумского текста». Автор создает словесное полотно с помощью юмора и изображения беспечного счастья в многонациональном городе, жизнь в котором состояла из полного благополучия, праздности, вина, женщин, пошловатых тостов, поддержки близких и атмосферы сверхдружелюбия, но эта картина омрачается вкраплениями о войне, из-за которой беспечный мир рухнул. Ярким примером «сухумского текста» является роман Одишария «პრეზიდენტის კატა / prezidentis kata / Кот президента» (2008). Несмотря на пережитую войну, автор обходит антиабхазские настроения и делает главным героем романа абхазца Михаила Тимуровича Бгажбу. Вокруг него писатель и выстраивает картину абхазской жизни. В книге Бгажба является первым секретарем обкома компартии Абхазской автономной республики. Это образ-исключение, не соответствующий представлениям о хмуром, строгом советском чиновнике. Бгажба полон фантазии и юмора. Например, название романа «Кот президента» пошло из истории о том, как Бгажба нашел бездомного кота и подарил его своей старой подруге, у которой болели суставы, и при этом сказал, что кот лечебный и он – подарок президента Джона Кеннеди. Женщина в это поверила, и кот исцелил ее. Одишария выстроил свой постмодернистский роман из девяноста небольших главок-зарисовок: одни рассказаны от лица приближенного к Бгажба – Сосика (от имени Сосо), другие – от лица рассказчика. С юмором передан известный сюжет о приезде Н. С. Хрущева и Ф. Кастро в Абхазию в 1963 году. Шестая глава начинается строками: «Говорят, Фидель Кастро не был в Сухуми… Как не был, был. Но об этом знали только несколько человек, или почти никто» (Одишария, 2008. C. 59). А затем идет приключенческий рассказ о том, как после очередного застолья Бгажба, после того как охрана увезла Хрущева в Пицунду, уболтав Кастро, ночью тайком, «по-партизански», отправился с кубинцем, его охраной и переводчиками в Сухуми. Автор придерживается стиля «болтовни» на политические темы, что очень характерно для мужчин в Сухуми, которые каждое утро совершали свой ритуал – пили кофе и обсуждали все события за истекшие сутки. Происходило это в кафе, которые называли «брехаловка». Например, как-то Бгажба высказался о роли периферии:
