На мой взгляд, повесть очень схожа по сюжету с нашумевшим российским фильмом 2014 года «Левиафан». В ней тоже показано прогнившее общество, и тоже упоминается Левиафан, уничтоживший и разложивший мир слабой человеческой морали:
А я заглянул в глаза матери и содрогнулся. Город, страшный город, запечатленный в них, стал еще грязней и ужасней. Я увидел все, что видел прежде – Левиафана, чудище с выгоревшими безоконными домами, однорукими, одноногими мужчинами, изнасилованными женщинами, перемешанными с кровью человеческими мозгами и смятым листком со словами «Весны больше не будет», распутной сестрой, зарезанной своим мужем, мышиными консервами, повидлом из тараканов, поэтом, продающим презервативы, двухголовым мальчиком-уродцем, пастырем, проклинающим паству, девушкой, стонущей от желания среди убитых, в лужах крови <…> Я нажал на курок и в упор выстрелил в город… Раз… И другой … И город погас… Исчез… Страшный город… Больной город… (Там же. C. 39).
Заканчивается повесть желанием все уничтожить, но навсегда в нем остается жить бессмертный, живущий уже 969 лет Мафусаил – ровесник города, убийца, грешник, распутник, изменник, предатель, порочный и одновременно святой.
Социальным проблемам как знаку краха СССР (моральное разложение, рост криминальности, наркомания) посвящены романы Зураба Одилавадзе «Беременность империи» и «Рейс Тбилиси – Стокгольм», а также уже упоминавшегося Михаила Гиголашвили «Чертово колесо», где судьба жителей сравнима с безвыходностью чертова колеса. Писатель обращается к историям своих персонажей-наркоманов. Социальный кризис 1990-х годов вылился не только в проблемы наркомании и криминала, но породил и новые типы грузин, вынужденных, как и другие жители бывшего СССР, искать себе средства к существованию, осваивая новые профессии. Такие герои отразились и в литературных произведениях: челноки, продавцы одежды, которую сами привозили из Турции и других стран, в рассказе «Челноки» (1998) Александра Коркотадзе или перегонщики, мужчины, которые привозили автомобили, в основном из Германии, в рассказе «Что мне нужно было в Европе» (2004) Нугзара Шатаидзе.
Возвращаясь к проспекту Руставели, вокруг которого я выстраивала свой анализ произведений о событиях 1989 года и Гражданской войне, следует отметить, что кровавые столкновения нашли отражение не только у авторов, пишущих на грузинском языке (Чхеидзе, Одилавадзе, Иаташвили, Нишнианидзе, Алхазишвили), но и на русском языке (у Соколовской, Эбаноидзе, Щепоткина, Гиголашвили, а также не упомянутых в этой главе, но ранее указанных Бойко, Хабибулина). Литературное значение проспекта Руставели, конечно, иное, чем у «Невского проспекта» Гоголя, на котором кипит мирная жизнь. Для русско-грузинских отношений проспект Руставели стал не только началом истории Грузии как «части» России (имперской/советской), но символом конца этой истории и продолжением истории независимости, которую она обрела в 1918 году, в год переименования из Головинского проспекта в проспект Руставели.
2.6.2. В то же время: Южная Осетия 1990-х
Наименьший резонанс в литературе на грузинском и русском языках получили темы грузино-южноосетинского конфликта 1989 года и войны 1991–1992 годов[168]. Это было связано с целым рядом причин: с одновременно шедшей в Тбилиси гражданской войной, с социально-экономическим кризисом 1990-х, который проявился в минимизации возможности финансирования публикаций, а также с сосредоточением внимания писателей на более масштабном, а не на ограниченно-локальном осмыслении изменений в Грузии. Лишь в 2010 году в грузинской литературе появляется повесть Тамри Пхакадзе «ბოსტანი კონფლიქტის ზონაში[169] / bostani konf’lik’tis zonashi / Огород в зоне конфликта», в которой писательница предлагает читателю свое представление о ролях Грузии – России – Южной Осетии в конфликте начала 1990-х. Она не видит новой роли Грузии, когда-то самой подвергавшейся удержанию в российском поле и стремившейся освободиться из него, как агрессора в глазах осетин. Грузия не рассматривается в рамках концепции цивилизатора, а остается страной – жертвой российской агрессии. В повести аллегориями трех сторон конфликта являются два персонажа: «горе-цивилизатор» Робинзон и Олег, олицетворяющие соответственно Грузию и Россию, и огород – маленький клочок земли, символизирующий Южную Осетию. Грузин Робинзон узнает, что, пока он жил и учился в Тбилиси, брат продал родовой дом русскому – Олегу, а тот, в свою очередь, спилил ореховое дерево – символ их рода. Писательница стремится донести до читателя мысль о разрушительной роли России и стремлении перекроить отношения между «братьями» – осетинами и грузинами, и более того, о предательской роли осетин, продавших свой клочок земли, и об имперском желании России «срубить дерево», а значит уничтожить общее для обоих кавказских народов – единый род. Столкнувшись со случившимся, грузин решает защищать уже проданный «свой» дом-огород, Южную Осетию, – маленький человек, отчаянно борющийся за свой дом. Но, несмотря на конфликт в Южной Осетии, Пхакадзе подводит читателя к мысли о том, что осетины поддались на обман со стороны России и кавказские народы все равно останутся своими друг для друга: «И чего нам было конфликтовать, черт возьми, но ведь промыли же мозги нашим осетинам извне… И началась заваруха…» (Пхакадзе, 2006. C. 38).
