Я оборачиваюсь и вижу солдата, который идет прямо ко мне. И я думаю: спокойно, ничего, сейчас я ему все объясню, – вижу его безумные глаза в прорезе шлема. И тогда мне на язык не приходит ничего, кроме самой грязной, самой площадной брани, и я даже успеваю удивиться, откуда я все это знаю.
Глаза солдата поменяли выражение. А что он думал, его в другую страну заслали, что ли? Выполнять, так сказать, очередной интернациональный долг? Солдат останавливается в двух шагах от меня, и мы смотрим друг на друга, а вокруг бегут люди (Там же. C. 42).
После случившегося образ города меняется. На Проспекте – цветы и свечи по погибшим; введен комендантский час; танки на каждом углу; опознание жертв в моргах; пустеющий город, одевающийся в черное; похороны, длящиеся целую неделю. Представительница «имперского народа», принявшая и впитавшая чужую культуру, интегрировавшаяся в грузинское общество, пыталась остановить своих. Позиция Даши как мнение русской интеллигенции 1990-х годов противопоставлялась официальной политике Кремля: русский агрессор-оккупант и русский «оккупант культуры» заняли различные стороны по отношению к независимости Грузии.
Подробности развития событий в ночь на 9 апреля, изложенные русской писательницей, полностью совпадают с описаниями известного грузинского писателя Давида Турашвили[157] в книге «Было ли, не было ли / იყო და არა იყო რა» (2008), в основу которой легли воспоминания студенческих лет автора, пришедшихся на переломный период для Грузии: обретение независимости. Турашвили – один из молодых людей, оказавшихся в гуще переломных исторических событий (некоторые из них стали жертвами столкновения). Он пишет о неготовности и наивных иллюзиях грузин, надеявшихся, что 1956 год не повторится, по поводу советской армии, о ее оказавшейся неожиданной для некоторых беспощадности, о своих знакомых, бросавшихся под танки, и о незнании грузинскими властями характера своего народа.
Страну свечей увидел главный герой романа Александра Эбаноидзе[158] (1939 г. р.) «Ныне отпущаеши»[159] (1994–1996). Эта книга стала первой в постсоветской литературе, в которой описывалось кровавое противостояние между советскими (для жителей Грузии – русскими) войсками и грузинами. По сюжету журналист Лаврентий Оболадзе, живущий в Москве, прилетел в родной Тбилиси по заданию редакции сделать репортаж о столкновениях 9 апреля. Этот персонаж схож и с Юрием Ростом, и с самим автором, который, как Рост и Соколовская, стал свидетелем событий. Но для Оболадзе Грузия – это этническая родина, а Россия стала родной. И герой колеблется между обязанностями, наложенными «новой родиной», и обязанностями «сыновними». Жители Грузии, как и в реальной ситуации с Юрием Ростом, возлагают надежды на него как на честного журналиста. Он пытается передать правду в Москву, но она никому не нужна: «Москва не хотела подробностей, и уж, во всяком случае, не собиралась распространять их по своим каналам» (Там же. C. 215). Существовала уже готовая схема описания случившегося[160]. Романтическое представление героя о малой родине уходит в прошлое. Перед Лаврентием предстала не «страна цветов», а «страна сотен свечей». Цветы лежали на площади. На деревьях и кустарниках остались следы запекшейся крови (Там же. C. 215).
В одной из первых сцен противостояний автор описывает щегольство «победителя» и бессилие гражданского лица. «Империя» подавит любого, кто встанет на ее пути:
Солдаты в шлемах и бронежилетах; перетянутый портупеей майор выступает щеголем… Долго снимаю, как они удаляются, идут вдоль горящих свечей. Через глазок видеокамеры холодок бессилия втекает в сердце (Эбаноидзе, 2001. C. 215).
С проспекта Руставели как места горя начинается книга, давшая самую масштабную картину первых лет постсоветского Кавказа в литературе, – «Путешествие учительницы на Кавказ» (2000) профессора Новосибирского государственного университета, обозревателя «Новой газеты», а в прошлом учительницы русского языка и литературы Эльвиры Горюхиной (1932–2018). Отсюда, с Проспекта, «начинается» не только Грузия, но и Нагорный Карабах, Чечня, Дагестан. В главе «От автора» Горюхина говорит о том, что она попала в Тбилиси ровно через год после трагедии 1989 года, и тбилисцы, которые воспринимали себя с русскими как единый советский народ, сожалели о том, что не услышали их соболезнований:
