Вслед за детьми сюда приходят и родители. Людей становится все больше и больше. Как будто долго сжимали пружину, и вдруг она стала распрямляться. Все чего-то ждут. День. Еще день. И еще день. Потом проходит слух, что к городу подтянуты войска, но от этого становится только весело (Там же. C. 39–40).
Оставаясь на ночь, митингующие приносили матрасы, одеяла, свечи, еду. В «последнюю ночь» на проспекте Руставели и перед Домом правительства царило неагрессивное воодушевление: кто-то общался с друзьями при зажженных свечах, а кто-то танцевал. Волна праздника доходила и до Даши, эти ощущения она описала. Затем она вспоминает о неожиданном появлении военных и военной техники:
Кругом ощущение праздника. Я чувствую, как мне передается общий восторг. И вдруг оказывается, что бронетранспортеры уже на площади. Метрах в ста от того места, где люди (Там же. C. 40).
Даша вспоминает, как перед появлением солдат из-за штор дома правительства кто-то украдкой выглядывал, и посланник правительства патриарх-католикос уговаривал всех разойтись, но когда его речь закончилась, на проспект въехали танки. Люди не ожидали угрозы от бронетранспортеров и, расступившись перед ними, окружив их, продолжали танцевать.
И вдруг что-то происходит, толпа вздрагивает и подается в нашу сторону. И по ней волной прокатывается общий вздох. И тут же, в дальнем ее конце, за бронетранспортерами, кто-то кричит. Потом я слышу характерный звук: точно стучат друг о друга железные миски. Потом вижу солдат в касках и со щитами. Они ударяют по щитам дубинками. За первым рядом солдат – второй, третий…
Солдаты теснят толпу, вклиниваются в нее, взмахивают чем-то, слабо поблескивающим в уличном освещении. Люди бегут (Там же. C. 41).
Даша, находящаяся в толпе, видит, как люди начинают разбегаться, а «солдаты бегут, преследуя безоружных» (Там же). Спасающиеся пытаются спрятаться, в том числе и в Театре (имеется в виду театр им. Ш. Руставели), но путь им отсекают военные. В тексте нет никакой информации о национальной принадлежности солдат, писательница избегает всем понятных определений, известных из исторической хроники конца СССР, о том, что солдаты были русскими.
Соколовская приводит две сцены, увиденные и пережитые ее друзьями, находившимися на Проспекте. Даша вспоминает убийство пожилой женщины советским солдатом, которое передает аморальность любых вооруженных нападений на безоружную толпу:
Я вижу, как один из них догоняет пожилую женщину в черном и бьет ее сзади саперной лопаткой по голове, и она падает лицом вниз на брусчатку мостовой (Там же).
Война – это всегда перешагивание через мораль, и в этой сцене явлено, что траур, неприкосновенный в мирное время, не является сдерживающим фактором во время войны. Со смертью 9 апреля лично для Даши связано известие о погибшей сотруднице издательства Тине, которая пошла на Проспект искать сына. В основу этого сюжета легла реальная история, рассказанная самой Н. Соколовской в разных интервью, в том числе и в проведенном мной в сентябре 2015 года. В ту ночь двоюродная сестра Ниты Табидзе, для писательницы очень близкий человек, Заира Кикнадзе отправилась вытаскивать своих детей из толпы на Площади: дети остались живы, а ее саму раздавила толпа.
Ключевой сценой в «грузинской» части романа является столкновение Даши с советским солдатом. Она частично основана на истории Нины Асатиани, дочери Ниты Табидзе и внучки Тициана Табидзе: на нее шел солдат, а она просто попросила не убивать ее, тогда он оттолкнул ее в сторону, выдернул из толпы и по сути спас ей жизнь. В тексте все выглядело немного иначе. Во время бойни Даша увидела военных в касках, надвигающихся на нее. Защититься ей было нечем, единственное, к чему она могла прибегнуть, – это речь, родной русский язык. Он – единственное общее у нее с солдатами. Страх, смешанный с другими эмоциями, подтолкнул к особой реакции на происходящее: девушка, набравшись сил и вспомнив отборные матерные выражения, высказала солдату, шедшему на нее, все, что она думает о происходящем. Солдат оторопел, выражение лица его изменилось. Слова Даши были услышаны:
