Из-за смешения литературных приемов и тем этот небольшой рассказ сложно включить в какую-то конкретную главу, но нельзя и не включить: здесь и вопрос «гибридности», и гендерный вопрос, и образы грузина и грузинки… Рассказчица, прибегая к резкой критике, после которой остается не мерзкое послевкусие, а понимание сильной сердечной привязанности, выражает сочувствие судьбе Наны и самую искреннюю дружбу:
Первая среди придурков – аристократка, волшебница, любимое уродище, счастье ваше, кусок живого несвежего мяса, только на четверть грузинка – и от этой четвертинки больна и неуклюжа, потому что кровь в ее жилах плохо смешалась – там две крови (Комарова, 2013. C. 11).
Непонятно, о каких двух кровях идет речь, возможно о русской и грузинской, потому что по сюжету рассказчица и ее подруга живут в Москве. В описании типажа «грузинки» применяется прием отталкивания от обратного:
Если бы Нана не была немножко грузинкой, она была бы само совершенство, потому что ее глупость – как лень-матушка – появилась на свет прежде Наны, и не грозит этой маленькой розовой богатырше нехорошая драма расставания тела с разумом. <…>
Нана не была в Грузии, у нее вместо Грузии – глупость, которая тоже гарантирует блаженство. Ах! Какое чудо была бы Нана, если б не безобразный коктейль в крови! <…>
Мое второе я, мое совершенство – Нана здесь! (Там же. C. 12, 17, 27).
Героиня – «коктейль кровей» переживает роман с грузином, который для москвички может расцениваться как моветон (Там же. C. 13). Трагическими последствиями отношений Наны и ее возлюбленного являются физические недуги:
Уже после вашей первой ночи она сутки лежала без движения – сильно болела поясница и живот расстроился (Там же. C. 32).
Несмотря на то что «грузин был прекрасен» (Там же), его образ аморален, а Нана остается воплощением всего светлого и порядочного. Конечно, можно было бы говорить об изменившейся колониальной парадигме: мол, вот, в современном мире благородный грузин выродился и писательница выстраивает сюжет, в котором колонизатором выступает «он» (из Грузии), а «она», живущая в Москве, – «колонизованная».
Итак, если мужские образы можно проследить в «имперских» и «антиколониальных» сюжетах, то в образах грузинок в современной русской литературе традиционная линия изображения в основном не искажалась, а, наоборот, за исключением Астафьева или Владимова, сохраняла ауру благородства (Битов, Голованов, Бердичевская, Соколовская, Азольский, Тульчинская, Лавруша, Комарова). Устоявшийся благодаря Нино Чавчавадзе-Грибоедовой стереотип грузинки как преданной, верной, благородной и интеллигентной тематически «аннексировал» нишу изображения грузинок в русской литературе последних двадцати пяти лет и не был «деколонизирован» с помощью развенчания этого стереотипа. Притяжение к ней «имперского человека» при описании в литературе сохранилось и сейчас.
2.5.7. «Пушкин!», или О чем заговорил субалтерн в романах Отара Чхеидзе
Распад СССР стал толчком к появлению потока демифологизирующей литературы. Введение термина «subaltеrn/субалтерн» (Spivak) по отношению к грузинам кому-то покажется резким преувеличением, и отчасти так оно и есть. Как я уже говорила ранее, понятия «жертва/преступник», «колонизатор/колонизованный» в случае России и Грузии, например, советских времен весьма расплывчаты (грузины или выходцы из Грузии часто занимали ведущие политические посты в СССР). Неоднозначное определение выполняет функцию провокации. Оно подталкивает к исследованию «голосов», подтверждающих или опровергающих существование субалтерности, а также задает тон в процессе удаления от крайностей «Грузия-рай» или «Грузия-мученица».
Постсоветская проза грузинских писателей, в том числе и та, к которой я обращусь, демонстрирует не только категоричные мнения о «русском плене», но и сомнения персонажей в субалтерности своего народа. Для передачи всего спектра точек зрения в прозе появляются персонажи, помнящие процветание республики в годы брежневского застоя[130] или сомневающиеся в антироссийском пути, и персонажи, демонизирующие Россию, с которой связывался образ врага на протяжении первых постсоветских десятилетий. Она представляется «режиссером» социально-политического кризиса и вооруженных столкновений, монстром, стремящимся уничтожить национальную идентичность.
