Реформа образования вузов Грузии для ТГУ оказалась весьма болезненной. Это коснулось не только исследователей, связанных с русским языком и литературой. Из почти четырех тысяч сотрудников ТГУ после конкурса на вакансии профессорско-преподавательского состава осталось около семисот человек. От трех кафедр русского языка (специальной, обслуживающей студентов университета и предназначенной для студентов-иностранцев) и кафедры истории русской литературы в штате ТГУ из ста двадцати сотрудников осталось девять. Кафедры как научно-учебные единицы были упразднены. Шесть факультетов объединили в один – факультет гуманитарных наук. Со слов профессора Марии Филиной, активно высказывающейся о проблемах статуса и роли русского языка и литературы в современной Грузии[312], в неопубликованном интервью, сделанном в феврале 2014 года, ясно, что из шестнадцати сотрудников кафедры истории русской литературы после проведения конкурса на вакантные места в середине 2000-х годов остались четыре профессора (по американской системе: два Full Professor и два Associate Professor)[313]. Лекции читаются в большинстве случаев на грузинском языке. На сегодняшний день говорить о «школе исследования русско-грузинских связей» не приходится. Исследовательский процесс приобрел иные рамки, и изучением русской литературы, а не русско-грузинских литературных взаимосвязей, продолжают заниматься отдельные ученые в нескольких вузах Грузии. Мемуары «летописца кафедры» профессора Дмитрия Тухарели о коллегах выглядят как подведение черты под большим этапом в «русском» литературоведении Грузии. Героями его статей стали Серги Данелиа, Вано Шадури, Игорь Богомолов, Анна Чхеидзе[314].
В 2015 году опубликован материал, диагностирующий происшедшее со школой исследования русско-грузинских литературных взаимосвязей как «драму грузинской русистики» (Поракишвили, 2015. № 3. С. 38–42).
Идеологическая установка советской власти, распространявшаяся из Москвы в советские республики, была направлена на объединение народов разных культур и вероисповеданий в одну «большую семью», в «имперский проект» – СССР. Официальная власть поставила себе на службу не только литературу (имею в виду соцреализм, переводы), но и литературоведение, одной из основных задач которого стало на научном уровне доказать и подтвердить близость и переплетенность литературных связей народов СССР, в нашем случае – русско-грузинских. Литературоведческие исследования должны были подчеркнуть, что «другие» являются продолжением «своих», они не «чужие».
Как уже было сказано, с крушением СССР и советской идеологии исследование русско-грузинских литературных взаимоотношений стало для постсоветского пространства неактуальным. В Грузии последняя монография по указанной теме вышла в 2003 году и принадлежит Лине Хихадзе. Исследованием роли Грузии в истории СССР и связей русской и грузинской литератур интересуются уже не школы, а отдельные грузинские ученые[315]. Ведущими специалистами, интересы которых сконцентрированы на вопросах функционирования политической власти и литературного процесса, главным образом имперского периода, стали западно-европейские и американские исследователи, о которых говорилось во Введении: Харша Рам, Дональд Рейфилд, Сьюзан Лейтон, Сюзанна Франк, Франциска Тун-Хоэнштайн, Флориан Мюльфрид, а также плотно сотрудничающие с ними грузинские исследователи – Гиорги Майсурадзе и Заал Андроникашвили.
На примере развития научно-исследовательского направления, касающегося русско-грузинских литературных связей, становится наглядно ясно, насколько плотно по интенсивности и тематически научный процесс зависит от государственной политики, от начальных шагов ознакомления с чужой литературой и культурой до идеологического использования.
