В начале XIX века зарождается школа кавказоведения (см.: Страницы отечественного кавказоведения)[302]. Главные ее центры находились в Петрограде/Ленинграде и Москве (Азиатский музей и Коллегия востоковедов под руководством Н. Я. Марра, Комиссия по изучению племенного состава населения России и сопредельных стран при Академии наук (КИПС), затем Институт по изучению народов СССР (ИПИН), позже Институт антропологии, археологии и этнографии (ИААЭ), переименованный в Институт этнографии АН СССР). В досоветский и ранний советский период к теме Грузии в русской литературе обращались востоковеды и картвелологи: Марий Броссе, Александр Хаханов/Хаханашвили, епископ Кирион II, Карпез Дондуа, Корнелий Кекелидзе, но их работы появлялись как отдельные труды, вне широкого контролируемого государством процесса.
В 1930-е годы формируется целенаправленный исследовательский процесс, главной задачей которого являлось не просто изучение культуры и литературы Кавказа, а выявление схожих историко-литературных особенностей с историей и культурой России. Такой подход был направлен на сближение и укрепление межнациональных отношений. Центром научных исследований Кавказа становится уже не Россия, а Грузия.
Приход к власти большевиков в России и аннексия Грузии в 1921 году сыграли решающую роль для начала исследования русско-грузинских литературных взаимосвязей. Этот процесс в ракурсе межнациональных отношений явился одной из «скреп» между «своими» (Москвой, Россией) и «чужими» (Тбилиси, Грузией). Науку, как и художественную литературу, и переводческий процесс, власть поставила на службу государственным интересам. Литературоведение стало одним из основных орудий пропаганды и средством объединения народов. Из Москвы приходили указы и распоряжения по организации преподавательского и исследовательского процессов. Основоположниками исследований по вопросам русско-грузинских взаимосвязей были ученые, получившие образование в «центре империи», а затем вернувшиеся на родину. Теперь обо всем подробнее[303].
Как я уже говорила, партийные документы (документы XIII съезда партии «О печати» (1924) и резолюция ЦК РКП(б) 1925 года «О политике партии в области художественной литературы») задали направление литературному и исследовательскому процессу. В первом из них говорится, что в области учебной литературы надо «поставить основной задачей окончательный переход на выпуск новых политически и методологически доброкачественных учебников, учебных и методологических пособий» (О партийной и советской печати, радиовещании и телевидении. М., 1972. С. 114), а также «необходимо добиться перехода всех нациздательств в основном к печатанию на нерусских языках, выпуска доброкачественного дешевого учебника для низшей школы» (Там же. С. 112). Кроме того, коммунистическая партия
должна указать всем работникам художественной литературы на необходимость правильного разграничения функций между критиками и писателями-художниками. Для последних необходимо перенести центр тяжести своей работы в литературную продукцию в собственном смысле этого слова, используя при этом гигантский материал современности. Необходимо обратить усиленное внимание и на развитие национальной литературы в многочисленных республиках и областях нашего Союза (Власть и художественная интеллигенция: Документы ЦК РКП(б) – ВКП(б), ВЧК – ОГПУ – НКВД о культурной политике. 1917–1953, 1999. С. 54).
На мой взгляд, приведенные положения подтолкнули к началу исследования межнациональных литературных связей. Продуктом этих исследований стало большое количество научных трудов и выпуск пособий и учебников по русской литературе на национальных языках[304]. Образование университетских кафедр, которые занимались бы изучением русской литературы в связи с национальной литературой соответствующей советской республики, стало необходимостью. Существование начал, объединяющих разные культуры, должно было подтвердиться научно. Организация научного процесса перешла в активную стадию.
В главные республиканские вузы приходили указания из Москвы. Процедура избрания ректора и различные нововведения в университетах, в том числе и Грузинской ССР, были связаны со Всесоюзным комитетом по высшей технической школе (1932), затем со Всесоюзным комитетом по делам высшей школы при СНК СССР (1936–1946) и, позже, с образовавшимся на базе предыдущих органов Министерством высшего и среднего специального образования СССР (Минвуз СССР, 1946–1988). Избрание заведующего кафедрой ложилось на плечи ученого совета конкретного вуза. В начале советского строя заведующий кафедрой должен был быть коммунистом, выходцем из крестьянской или рабочей семьи. Приведу конкретный пример. Из моего неопубликованного интервью с профессором Тбилисского государственного университета Нодаром Левановичем Поракишвили от 10 августа 2014 года я узнала, что перед тем, как создать кафедру истории русской литературы, сначала подобрали конкретного человека на должность заведующего кафедрой. Это был Серги Данелиа (1888–1963), выходец из крестьянской семьи, получивший образование в Харьковском и Московском университетах (Тухарели, 2011. № 3. С. 50–51). В первую очередь он был философом, а поскольку, как известно, идеология вытекает из философии, Данелиа как философ мог более грамотно применять подходы диалектического материализма к литературному материалу, чем филолог. Исследовать литературу он стал позже.
