Как и в свое время книга Гришашвили, в литературе постсоветского периода появились произведения, которые стремятся запечатлеть на бумаге Тбилиси и Грузию в целом советского периода, а также познакомить читателя с «новым» Тбилиси, в котором с годами увеличится количество голосов и образов.
Активизация ностальгических настроений наиболее распространена в эпохи социальных катаклизмов, например после смены государственного строя (Popov, 2008). Как пишет филолог и антрополог Светлана Бойм: «Ностальгия и увлечение культурной памятью – отнюдь не национальная российская болезнь, а симптом эпохи» (Boym, 2001. P. 16); она ввела определение ностальгии как «historical emotion». Для русско-грузинских отношений таким периодом оказались 2000-е годы. Когда в Грузии приутихли межнациональные конфликты, в свет стали выходить тексты на русском языке, связанные с воспоминаниями и ностальгией по советской Грузии. Процесс «апробации» прошлого стал реакцией на образовавшийся раскол, белое пятно в культурно-социальном контакте 1990–2000-х годов между двумя странами. Все воспоминания базируются на концепции «Грузия – рай», в которую входит и Абхазия советских времен. Разные социальные группы как часть бывшего советского общества стали адаптировать прошлое как наследие, чтобы заполнить этот пробел и нивелировать негативные настроения, вызванные постсоветскими войнами в Грузии. К нему подключились авторы из России («гости»), пишущие по-русски, русскоязычные писатели Грузии и эмигрировавшие из СССР русскоязычные авторы[198]. В их произведениях наблюдается сходство тем, сюжетов, и они совпадают с пятью основными мотивами, описанными в известной книге «The Past Is a Foreign Country / Прошлое – чужая страна» (1985, рус. изд. – 2004) американского историка и географа Дэвида Лоуэнталя / David Lowenthal.
Анализируя художественную литературу, посвященную путешествиям в прошлое, Лоуэнталь выделяет следующие мотивы: объяснение прошлого, поиски золотого века, наслаждение экзотикой, стремление воспользоваться плодами темпоральных замещений и ретроспективного знания, преобразование жизни путем изменения прошлого. Лоуэнталь утверждает, что в прошлом человек ищет: «узнаваемость и понимание», «подтверждение и удостоверение», «индивидуальную и групповую идентичность», «руководство», «обогащение», «бегство» (Лоуэнталь, 2004. C. 86, 409–493). При обращении к русско-грузинскому контексту возникает вопрос: как классифицировать ностальгию по советской Грузии, нашедшую свое место в литературе на русском языке: как империалистическую (Rosaldo), постколониальную (Walder) или посткоммунистическую (Todorova)?[199]
Выбрать какое-то одно точно подходящее определение невозможно, потому что произведения представляют читателю палитру тем. Империалистическая ностальгия как ностальгия покорителя по изначальному миру, который исчез из-за его насильственного вмешательства, находит свое место по отношению к классическим империям, но СССР к ним не относится, и это определение в чистом виде не может быть применено. Постколониальная ностальгия как ностальгия по временам борьбы против колонизатора не применима к текстам, написанным по-русски, так как она более подходит к произведениям на грузинском. На сегодняшний день ностальгия по временам борьбы, которая отражалась бы в грузинской литературе, мной не была замечена, и это объяснимо свежестью исторических противостояний и напряженности между Россией и Грузией, а также концентрацией внимания писателей на самой борьбе, вооруженных противостояниях. Что касается посткоммунистической ностальгии, то она наиболее распространена в художественной литературе, так как писатели связывают с ней молодость и ностальгию по воображаемой стабильности советских времен.
Отзвук «империалистической» ностальгии наблюдается у Битова и Соколовской. В одной из своих статей, посвященных Андрею Битову, я говорила о ностальгии «русского имперского человека», то есть русского советского интеллигента, подавленного советской реальностью, который превратился в «имперского» захватчика впечатлений и ощущений (Битов, 2009. III. C. 333), полученных в Грузии, а затем в Абхазии (Chkhaidze, 2016). И эта ностальгия сводилась, по Битову, к ностальгии по «вымирающей» России и СССР как социокультурному пространству: вымирающая мораль, связь с корнями, память о достижениях в прошлом, ушедшая эпоха, в которой были молодость и друзья, выходцы из разных советских республик (Грант Матевосян, Надежда Мандельштам, Лидия Гинзбург, Алексей Кедров), родственники (жена, брат Олег), герои произведений (Даур Зантария, Виктория Иванова, Андрей Эльдаров). У Соколовской в «Литературной рабыне» слышна ностальгия главной героини Даши по старому укладу жизни в советской Грузии, до обострения противостояний с советской властью.
