Политика и литературная традиция. Русско-грузинские литературные связи после перестройки - страница 102
Проза об Августовской войне – полудокументальная и «виртуальная». Читатель знакомится и со сценами вооруженного противостояния грузин и русских, и с рассказами очевидцев-военных, участников событий. При чтении произведений, приведенных выше, у меня сложилось впечатление, что в литературе на русском языке разработкой антиколониального дискурса для «новой» Южной Осетии стали заниматься не осетинские, а русские писатели, такие как Шаргунов. Например, в рассказе «Попутчики» автор обращается к сюжету, связанному с поездкой двух журналистов в Южную Осетию в августе 2008-го. Один – Петр Калитин (22 года) из российского журнала «Спецназ за нас», а другой – Виталик (без фамилии, 48 лет) из британской BBC. Автор сталкивает две позиции по отношению к этой войне. Представитель российского издания изображается защитником осетин, резким, решительным и опытным, кардинально осуждающим грузинскую сторону, а представитель британского издания – настроенным критично, либеральным и поэтому более слабым. С самого начала показана мягкотелось Виталика. Первый знак – вялое, как тесто, рукопожатие, второе – нерешительная позиция по отношению к конфликту:
– Я вызвался сам, – чеканя слова, я покосился на него и тотчас направил глаза вперед. – Еле отпустили. Это война необычная. Россия впервые действует так сильно и так свободно.
– Грубая сила лишает, – забормотал Виталик мечтательно. – Грубая сила лишает человека свободы и разума. Марк Аврелий Марциал (Шаргунов, Литературная Россия, 03.10.2008).
Попав в южноосетинское местечко Алагир, журналисты видят лагерь беженцев и в разговоре с одним из них узнают, что грузины – нелюди, они заставляли есть матерей мясо своих детей, насиловали, на что Виталик спросил: «Откуда у вас такие данные?» и «Откуда цифра?» (Шаргунов, Литературная Россия 03.10.2008) – и сразу попал под подозрение в том, что он грузин, то есть настроен враждебно. Со своим сомневающимся гуманным героем автор расправляется: он гибнет от рук смуглых, экзотического вида военных (здесь намек на чернокожих наемников, участвовавших в войне со стороны Грузии), а Калитин остается жив. Рассуждения о войне, упоминания Алагира и Цхинвали, грузинских танков и чернокожих солдат возникают в кратком воспоминании автора «Хоть что-то про войну». Тон повествования, как и в предыдущем тексте, остается победоносным, с нотами наслаждения от увиденного в Грузии, картины которой противопоставлены разрушенному, но не стертому с лица земли Цхинвали (состояние города не раз подчеркивается):
Вокруг горели грузинские деревни (месть). Мы прикатили в Цхинвал. Город разрушен. Хоть и не стерт с лица земли, но разрушен. <…> Прокатился на 30 км по Грузии, без визы. Ослепительная красота, мертвые села, пожары и пираты. Убитые мирные люди, пьяные грабители, и пожары, пожары…
Шаргунов в один ряд ставит словосочетания «ослепительная красота» и «мертвые села», что выразительно передает отношение автора-рассказчика к грузинским событиям 2008 года.
Таким же безапелляционным тоном победителя написано стихотворение осетинского автора Мераба Зассеева «Спасибо, братья!», в котором прославляется Россия, поддержавшая Южную Осетию:
(Зассеев, 26.05.2010)
В противовес резкости и односторонности хочется привести рассказ художника Геннадия Доброва (1937 г. р.) «Цхинвар»[188] (2009). Мир, который увидел автор, был общим миром для грузин и осетин. Цхинвали – город смешанных браков и переплетенных судеб двух народов, а отношение осетинских властей к грузинскому населению передано как гуманное. В тексте повествуется о грузинке Белле – как потомственной княжне, в чьем доме в Цхинвали жил рассказчик. Автор сделал акцент на гуманности обеих сторон: осетинские власти не наносили вреда своим, живущим в Цхинвали грузинам (история Беллы), а грузины жалели женщин из Цхинвали (история о грузине, который не бросил гранату в толпу женщин).
