Тема войн включает в себя не только истории мужчин, переживших ее, но и истории детей и женщин (Тамта Мелашвили, «გათვლა / gat’vla / Считалка», и Ирина Зурабишвили, «Феодора»). В этих историях не так ярко выражено противостояние своих и чужих, так же как и в ранее приведенных произведениях, акцент делается на последствиях войны или на пережитом. Тамта Мелашвили пишет о девочках-подростках во время войны – повесть «Считалка» (2014). Молодая писательница выбрала для произведения форму дневниковых записей, из которых читатель узнает о подростках Нинцо и Кнопке. Описаны тяготы жизни в селе во время войны: голод, разлагающиеся трупы, голодные младенцы, наркотрафик, пропажа детей. Одним из завершающих сюжетов, который дал название книге, стало описание гибели Кнопки, которая перебегала минное поле и, чтобы преодолеть страх, повторяла считалку.
Галереей трагедий оказалась книга, о которой я уже говорила, – «Путешествие учительницы на Кавказ» Э. Горюхиной. Она – самое крупное и по объему, и по значению явление, в котором отразились последствия краха Советского Союза. Писательницу не интересуют вопросы «кто прав?» и «кто виноват?». Она стремится зафиксировать момент беды, чтобы оставить память поколениям. Книга является многоголосьем историй о заложниках войны: и русских, и грузин, и всех остальных. Путешествие как литературный жанр позволяет дать наиболее полный объем информации о том времени: о быте, о национальном вопросе, о стереотипах, о межнациональных отношениях и трагедиях. Книгу можно назвать летописью жизни Грузии и, шире, Кавказа 1990-х годов. Страшные картины сменяют друг друга. Вот, например, перевозят мертвого ребенка:
Наконец хозяин багажа что-то произносит вполголоса, и я вижу, как опускаются руки гвардейцев, и суровость на лицах сменяется каким-то странным выражением – сродни молитве, мольбе ли… Он сказал, что в ящике ребенок. Тело ребенка (Горюхина, 2000. C. 18).
Или описаны возвращение к жизни умирающего младенца, поствоенная травмированная психика детей и взрослых (рассказ о реакции ребенка, который говорит, что для сохранения мира надо всех убивать; случаи истерики; детские рисунки домов, из которых их выгнали, и истерические реакции на отсутствие каких-либо деталей в рисунке; истории женщин-беженок, которые скрупулезно соблюдают чистоту (форма невроза), чтобы не сойти с ума; постоянный поиск того, что осталось на родине (дом, постельное белье, чай и т. д.); 17–18-летние грузины, воюющие в «Мхедриони», и русские ученики, ведущие допросы в подвалах КГБ; брошенные Россией русские, нищенствующие в Тбилиси и поддерживающие друг друга.
Автор стремится найти ответы на самые главные вопросы, которые или искажались, или интерпретировались однобоко. Например, об отношениях грузин и абхазов. Из слов свидетелей войны становится понятно, что миф о невмешательстве России развенчивается:
Россия вела двойную игру. – Помню, как появились российские СУ. Шары повесили – это дымовая шашка. Значит, сейчас бомбить начнут. Деда (мама)! (Там же. C. 41).
Из рассказов грузинок становится ясно, что население недопонимало, как два близких народа оказались врагами и игрушками в чужих руках:
Я спросила Венеру, как она встретится с абхазами после войны – «Спокойно. В дело вмешалась третья сила. Абхазы были всегда моей поддержкой и опорой. Война с абхазами – гром среди ясного неба» (Там же. C. 42–43).
А также:
Знаете, о чем я постоянно думаю? Почему не сработали ни наши родственные связи, ни наша вековая близость? Почему ненависть оказалась сильнее? И откуда она взялась? <…> Язык не поворачивается проклинать абхазов. Они – часть меня и моей жизни. А наши дети их воспринимают, как врагов. С этим уже ничего поделать нельзя (Там же. C. 40–41).
В середине своего монолога грузинка Тамара несколько раз произнесла одну фразу: «Никогда Россия не потеряет своих интересов на грузинской земле. Христиане же мы. Христиане» (Там же. C. 40–41). Горюхина, несмотря на военные зарисовки и описания перехода беженцев через горы Сванетии, передает ощущение рая, возникшее в Грузии. Картины смерти и горя выливаются в размышления о сохранении советского строя:
