— В Киеве всё оное заготовлено в достаточном количестве, — небрежно бросил Орлов, охотно наблюдая за перепалкой двух недругов. — Как только генерал Панин уведомит меня о необходимости присылки, я подпишу ордер.
— Взятие Бендер должно стать сокрушительным ударом для Мустафы! — воинственно воскликнула Екатерина, вскидывая величавую голову. — А в совокупности с нашими происками против татар — может принудить его пойти на мирную негоциацию... Понесёнными поражениями и предстоящими опасностями турки уже приведены в робость и ужас. Лучшее из всего их сброда войско — старые янычары изрядно погибли. А оставшиеся в живых недовольны султаном и явно ропщут против него. Он им не верит и боится! Падение же Бендер и — даст Бог! — отторжение татар усилят недовольство и положат конец сей войне...
10 декабря Екатерина подписала рескрипты Румянцеву и Панину с изложением плана будущей кампании и действий каждой армии. А спустя восемь дней последовал указ Военной коллегии о личном составе армий на 1770 год.
Во Вторую армию, которой предстояло взять Бендеры и закрывать границы от возможных татарских набегов, были определены 14 пехотных полков, 5 гусарских, 4 карабинерных и 2 пикинёрных, отряд егерей из Финляндской дивизии, три тысячи донских и четыре тысячи малороссийских казаков, Запорожское войско и пять тысяч калмыков. Обсервационный корпус Берга включал 3 пехотных и 5 кавалерийских полков, по две тысячи донских и малороссийских казаков и десять тысяч калмыков. Армейская артиллерия насчитывала 97 пушек и единорогов.
Панин конечно же был недоволен таким расписанием, но Чернышёв, по обыкновению, ничего менять не стал.
* * *
Декабрь 1769 г.
Прочитав ордер Петра Панина, Веселицкий взволнованно вскочил со стула, стал расхаживать по кабинету, нервно потирая жилистые руки. От задуманного командующим захватывало дух... Отколоть от Порты многовекового союзника!.. Делами такого размаха и значения ему ещё не приходилось заниматься...
Родом из Далмации, Веселицкий во младенчестве был вывезен в Россию, куда его родители перебрались в поисках лучшей доли. Десятилетним мальчиком его отправили на пять лет учиться в Вену; затем юноша «вояжировал» по балканским городам и странам, а в 1732 году, вернувшись в Россию, был принят на службу в Коллегию иностранных дел. Кроме положенной в таких случаях протекции, немалую роль сыграло то обстоятельство, что молодой человек знал турецкий, греческий и волошский языки.
По служебной лестнице Пётр Петрович продвигался медленно: после 25 лет трудов на благо своего нового отечества имел чин коллежского асессора. Однако в конце концов его способности заметили и оценили — в 1757 году, когда началась война с Пруссией, Веселицкого назначили в канцелярию главнокомандующего российской армией генерал-фельдмаршала Степана Апраксина заниматься тайными делами. И он с ревностью стал выискивать измену, разоблачать шпионов, прославившись поимкой прусского конфидента подполковника Блома.
Главная квартира Апраксина находилась в то время в Риге. Веселицкий, имевший указание негласно просматривать всю почту, отходящую в Пруссию, обратил внимание на письмо Блома, лифляндца по происхождению, находившегося на русской службе. Внешне содержание бумаги, направленной в Берлин на имя прокурора Беренса, напоминало тяжбу о наследстве — перечислялись какие-то земли, быки, овцы. Но что-то в ней насторожило проницательного асессора. Веселицкий решил рискнуть — вызвал подполковника на дознание.
Блом поначалу возмущался причинённым ему бесчестьем, грозился даже написать её императорскому величеству. Но чем дольше лифляндец упрямился, тем более Веселицкий утверждался во мнении, что тот утаивает нечто очень важное. Лишь после угрозы асессора применить пытку, подкреплённой несколькими крепкими затрещинами, 77-летний Блом сник и, утирая трясущимися руками старческие слёзы, сознался в предательстве.
Оказалось, что ещё за пять лет до начала войны он согласился на предложение прусского капитана Винтерфельда за ежегодное награждение в сто рублей сообщать известия о состоянии русских полков, о рекрутских наборах, о планах и движениях российских войск. И сразу стало понятно, что беспокойство Блома о приобретении пятидесяти овец есть не что иное, как указание на 50 тысяч рекрутов, направлявшихся для пополнения армии. А под быками следовало понимать кавалерийские полки... Письма адресовались прокурору Беренсу, но в Берлине их получал полковник Манштейн, служивший в своё время адъютантом у генерал-фельдмаршала Миниха, но вернувшийся в прусскую армию после воцарения в России императрицы Елизаветы.
