Панин неторопливо объехал полки, обернулся к Долгорукову, бросил гнусаво:
— Довольно, князь... Устал я с дороги...
* * *
Август — сентябрь 1769 г.
Генерал-аншеф Голицын понимал, что, несмотря на покровительство Екатерины и благожелательное отношение к его персоне со стороны Совета, второе отступление армии вызовет в Петербурге неприятный отзвук и последствия для дальнейшей карьеры могут быть весьма плачевными. Приближалась осень, кампания заканчивалась, а он не только не прибавил славы российскому оружию, но и фактически сорвал утверждённый Советом план военных действий. Этого императрица могла ему не простить. И скорее от отчаяния, чем от храбрости, которой у него всегда недоставало, князь решил предпринять ещё одну, последнюю, попытку взять Хотин.
В середине августа, оставив полевые лагеря, он снова повёл полки к Днестру. Вот только путь к нему теперь оказался сложнее.
Узнав от пеших и конных лазутчиков о движении российской армии, Али-Молдаванжи-паша предусмотрительно переправил часть своего войска на левый берег Днестра, приказав остановить неприятеля на подходе к реке. Дважды — 22 августа и 6 сентября — турки отважно ввязывались в баталии с авангардом генерал-майора Прозоровского, но оба раза были разбиты и, поняв тщетность своих попыток, поспешили вернуться на правый берег. Едва они закончили переправу, как к Днестру подступил Прозоровский, а за ним — главные силы Первой армии.
Ближе к вечеру Голицын вместе с генералами выехал на поросший редким леском пологий берег Днестра, чтобы осмотреть войско Али-паши, густо теснившееся вокруг стен Хотина.
— Оно даже к лучшему, что турки так стоят, — раздумчиво, ни к кому не обращаясь, сказал генерал-поручик Эссен, медленно скользя зрительной трубой по скопищу людей, лошадей, шатров, пушек, повозок. — Надобно подтянуть сюда батареи и всех разом накрыть.
Стоявший рядом Голицын навострил уши, быстро оценил разумность предложения, обещавшего крупный успех. А спустя некоторое время, сделав вид, что он не слышал слов генерала, громко объявил:
— Али-паша плохой предводитель, коль расположил армию в таком беззащитном месте... Посмотрим, что останется от неё завтра.
И приказал скрытно, ночью, поставить напротив турок несколько батарей, чтобы поутру провести бомбардирование.
Артиллерийские команды успели к заходу солнца выбрать удобные позиции, обозначили пути подъезда к ним. После полуночи они аккуратно, стараясь не потревожить шумом покой турок, провели упряжки к назначенным местам и изготовились к стрельбе.
Нарождавшийся день вздрогнул от дружного залпа выдвинутых на берег батарей.
Застигнутые врасплох турки с криками метались между охваченными пламенем шатрами, сражённые горячими осколками, падали на сырую траву, а затем, бросив оружие, пушки, обозы, в панике побежали из лагеря в окрестные леса. Высыпавший на стены гарнизон Хотина, видя беспорядочное отступление везирского войска, также стал покидать крепость.
К наблюдавшему за расстрелом неприятеля Голицыну подлетел на коне неугомонный Прозоровский, воскликнул бодро:
— Прикажете переправляться, ваше сиятельство?
Голицын, как обычно, заосторожничал:
— Разведать надобно, князь... Посмотреть... Пошлите-ка казаков.
Несколько донцов, раздевшись донага, переплыли на другой берег Днестра. Через полтора часа они вернулись, доложили, что неприятель отошёл от крепости на три-четыре версты и разбивает новый лагерь.
— Выдать лазутчикам по чарке водки! — изобразив на лице радость, приказал Голицын. Но армию переправлять не стал, продолжал держать её в бездеятельном ожидании.
— Неужто опять отойдём? — зароптали генералы. — Опять страшится... Стыдно, господа, совестно-то как!..
Утром 9 сентября Голицын снова послал казаков на разведывание.
— Дошли до самых ворот Хотина, ваше сиятельство, — доложили казаки, рассчитывая получить ещё по чарке. — Запертые они.
— Турки где?
— Нету, ваше сиятельство! Ни в крепости, ни в новом лагере нету.
— Откуда про крепость знаете? Ворота же закрыты... Может, затаились где?
— Так ведь ни голоса не слышно, ни скотины... Ушли турки, ваше сиятельство. Точно ушли!
